Альберто Моравиа - Римские рассказы

- Я согласен.

Остальным тоже пришлось согласиться, чтобы не ударить в грязь лицом.

- Прекрасно, - говорит брюнетка,- давайте мне деньги, кепку и карандаш.

Мы без особого удовольствия вывернули свои карманы и набрали на два билета, даже немного осталось еще. Ремо дал свою кепку, Луиджи - огрызок карандаша. Брюнетка берет деньги, подбирает старую газету, отрывает от нее четыре полоски и, отбежав к груде развалин у стены, кричит нам издали:

- Скажите скорее ваши имена!

Мы говорим. Она пишет их, кладет бумажки в кепку, перемешивает их, подходит к подруге и говорит ей:

- Тяни.

Элиза тянет, разворачивает бумажку и торжествующе читает:

- Джулио.

Это я. Я подхожу и говорю:

- Я выиграл. - И, не колеблясь, показываю на брюнетку. - Я выбираю ее.

Брюнетка громко смеется, делает пируэт, подходит ко мне и берет меня под руку. Все произошло в одно мгновенье; теперь брюнетка была рядом, кино было на другой стороне улицы, а блондинка осталась стоять ошеломленная, с кепкой в руках.

Вдруг Ремо кричит:

- Что-то подозрительно... Ей хотелось, чтобы выиграл Джулио, и так оно и получилось.

Другой говорит:

- Это не считается.

- Почему не считается? - вмешиваюсь я. - Мы тянули жребий.

Тогда Ремо берет свою кепку, разворачивает оставшиеся три записки. И вдруг кричит:

- Не считается, не считается... На всех четырех бумажках написано "Джулио".

- Откуда ты взял?

- Смотри сам.

И это была правда. Брюнетка нахально засмеялась.

- Ну, все равно, дело сделано, - говорит она, - мы идем в кино, до свиданья.

Ремо решительно преградил нам дорогу.

- Тогда верни деньги.

Я отвечаю:

- Я верну их вам завтра.

- Никаких завтра... ты вернешь их сейчас.

Брюнетка тихо шепчет мне:

- Не сдавайся!

Приободренный, я перехожу в наступление и заявляю Ремо:

- Я верну вам их завтра, понятно?.. А теперь отвяжись, убирайся отсюда!

Едва я успел сказать это, как он бросился на меня, и двое других тоже, и вот мы все четверо уже на земле и, сцепившись, принялись дубасить и колотить друг друга. Вообще-то я сильный, но их было трое, а я один, и они, конечно, одержали бы в конце концов верх, если бы не полицейский, который случайно оказался рядом; он подошел к нам и властно крикнул:

- Эй, вы, сорванцы!.. Вы где находитесь?.. Я вам говорю... Эй!

Мы поднялись, тяжело дыша, все в пыли. Ремо в ярости крикнул:

- Верни деньги.

Но брюнетка, решительная и находчивая, быстро подходит к полицейскому и говорит:

- Мы с ним жених и невеста... Мы тут гуляли... А эти трое все время ходили следом и приставали к нам... Синьор полицейский, скажите им, чтобы они оставили нас в покое... Что им надо? Кто они такие?.. Мы хотим спокойно погулять.

Поверите ли, такое нахальство поразило не только их, но и меня. Полицейский говорит им строго:

- Ну-ка, ну-ка, идите отсюда... не то...

И те, ошеломленные, попятились назад, не сводя с нас глаз.

Кино было рядом, через улицу, я беру брюнетку под руку и мы переходим на другую сторону.

Ремо кричит мне:

- Завтра мы сведем с тобой счеты!

Но сейчас никто из них не осмеливается шевельнуться, потому что рядом стоит полицейский.

Я подхожу к кассе и говорю Альфредо:

- Два билета в партер.

Брюнетка швыряет кассиру деньги.

Когда мы вошли в зал, она заявила:

- Все-таки мы их обставили!

Я спросил ее:

- Как тебя зовут?

- Ассунта, - ответила она.

"Скушай бульончику"

Работа обойщика - дело трудное. Я уж не говорю, как должен быть наметан глаз, чтобы натянуть материю на мебель без единой морщинки, какое нужно терпение, чтобы сшивать на руках, скажем, четыре или пять полотнищ ситца и какая нужна аккуратность - ведь имеешь дело с маркой тканью. Я хочу сказать о помещении. Допустим, обойщик должен перетянуть пару диванов и пять или шесть кресел, стульев и пуфов, а это обычно так и бывает, - вот все место и занято, даже если у тебя довольно просторная мастерская. Поэтому подходящую для обойщиков мастерскую подыскать трудно. Вот я занимаюсь обойным делом больше сорока лет (я начал работать шестнадцати лет вместе с отцом, который тоже был обойщиком) и должен сказать, что все это время я работал дома.

Я живу на виа делль Лунгара, неподалеку от Реджина Чели, в длинной и широкой комнате с высоким потолком, выходящей четырьмя окнами на Тибр. Пока жива была первая жена, я не только работал в этой комнате, но и спал тут со всем семейством: в одном углу стояла кроватка моего сына Фердинандо, в углу напротив, за ширмой - постель моя и жены. Приходилось так устраиваться, потому что, кроме этой комнаты, в квартире было еще только два закутка для кухни и для отхожего места. Потом жена умерла, всего лишь пятидесяти лет от роду; мне в то время было под шестьдесят, и я сначала попробовал прожить без жены, но потом понял, что не смогу, да и женился вторично. И тут все переменилось.