Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха

Попав таки в трудное положение и поумнев, нашли выход: всех постановщиков (черную кость) объявили программистами (белой костью). Задача облегчалась наличием языка программирования Кобол, западного изобретения, доступного широкому кругу лиц, в отличие от машинных языков для чистых программистов. Провели обучение, выкарабкались.

Институтская жизнь – излюбленная тема для сатириков. Напряженная нагрузка чередуется с бездельем. Последнее – заметнее. У программистов постоянные вынужденные простои из-за нехватки машинного времени на ЭВМ. Сельхозработы. Предпраздничные застолья. Субботники по уборке города и субботники на «Скороходе». Очень поучительно: на основной работе – умные разговоры и научные задачи, комфорт машинных залов, тишина, чистота. На фабрике – старые цеха, тяжелый воздух, грохот.

На субботнике он попал на конвейер: простая работа – снимать тряпкой клей с обуви, потому что на предыдущей автоматической операции клей был намазан слишком обильно.

Будни отдела оживлялись отклонениями. Коллектив перевоспитывал двух мужчин. Оба – люди благородные. Кругликов, на вид простецкий работяга, — фанатик русского романса, дружил с Агафоновым и Озеровым, вместе застольничали. Первый – исполнитель романсов, второй – поэт, артист БДТ и кино (лучшая мужская роль, шедевр в «Гранатовом браслете»). Блюли русскую традицию насчет веселия на Руси. Недолго пожили. Посмертно знамениты.

Кругликов пел на застольях отдела, выступал в концертах. Столкнулись в филармонии на оперном певце, Кругликов бросил безапелляционно:

— Так нельзя петь русские романсы.

Не увольнять, а перевоспитывать – так Колесов убеждал отдел (коллективистские установки, или, если угодно, соборно – христианские). Поступил сигнал из милиции на Кругликова. На собрании Колесов обещал ему продолжить перековку, вплоть до направления на принудительное лечение.

— Я не алкоголик, — обиделся подсудимый.

Через год он уволился сам. Пошел в рабочие, поет в церковном хоре. После смерти Агафонова принес его пластинку.

Второй воспитанник – Успенский, внук известной певицы Головиной (Колесов ее слушал в Малом Оперном), его отец полковник, преподаватель военно-медицинской академии, мать – врач, кандидат наук. У них прекрасная квартира почившей народной артистки, недалеко от мест Достоевского – Кузнечного рынка и Сенной площади. Общительный Успенский дружил с потомками героев писателя – ханыгами и бомжами. Впадал в запои. Играл на бабушкином рояле. После окончания университета ЛГУ пришел наниматься на работу. Большой, с несоразмерными частями тела, с невидящим взглядом сквозь толстые стекла очков (десять процентов зрения) — он выглядел великовозрастным нездоровым ребенком. Колесов переломил себя (“…провожают по уму”) и рискнул принять. Коля стал хорошим программистом. Всегда веселый, дружелюбно настроенный, с хорошим чувством юмора.

За воспитание Успенского взялись женщины, они его жалели, считали, что Кругликов его совращает. Они старались искренне и настойчиво, добились результатов.

У Коли особый режим работы – часами и днями ходит без дела, разговаривает, думает, созревает. Затем быстро пишет и отлаживает программу. Позже он попал под начало методичного Германова. Тот попытался ввести Успенского в русло, возник конфликт, с частичной потерей чувства юмора. Их развели.

— Побывал в гермозоне, — говорил Успенский.

Еще одна воспитательная история связана с Пановым, молодым кандидатом технических наук, программистом. Он не ушел вместе с командой программистов, трудно найти еще где-то должность старшего научного сотрудника с окладом больше, чем у зав отделом без степени.

Однако при разработке программ у Панова обнаружились странности: его программы были излишне усложнены и медленно работали. Попытки выяснить причины вскоре превратились в препирательства и конфликты. Панов на всю катушку использовал известное правило: оказался в дерьме, мажь дерьмом всех вокруг, авось не разберутся. Вокруг оказались сотрудники, начальники, заказчики и даже технари – обслуга машин.

Стало ясно, что его стиль программирования и математические накрутки свидетельствуют о явном неблагополучии в мозгах. Такое встречается: в соседнем отделе был тихопомешанный Сережа с университетским дипломом математика, его держали из жалости на минимальном окладе и на простейших работах. Но у Панова бешеная энергия: свою защиту он начал с жалобы – заявления высокому начальству по поводу царящих в отделе безобразий. Пальмскому пришлось оправдываться, что-то доказывать. Он отступился от Панова. А тот усилил напор: стал фотографировать сотрудников на рабочих местах – бездельничают, мол. В тот день Пальмского и Колесова не было в отделе. Возмущенные завлабы тут же провели собрание, потребовали уволить Панова. Колесов появился через час, снова собрал отдел: