Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха

Колесов заметил, что Марков оказывает незаметное и осторожное противодействие Беднякову. Внешне – терпимость и послушание. Однако разборки конфликтов зачастую разрешались не в пользу тех, кому покровительствовал Бедняков. Сам же он всегда молча голосовал вместе с товарищами по партии.

На парткоме Колесов действовал в рамках партийной демократии, высказывался прямо и иногда резко. Разумеется, в рамках той же демократии никогда не выступал против директора. Спорные вопросы предварительно обсуждались членами парткома, так что бунтарей – одиночек не было.

Он очень плохо относился к Беднякову. В те годы продолжался процесс изживания волюнтаризма и возвращения к ленинским нормам. Бедняков в его глазах был «типичным представителем» руководителя в его самом скверном облике – цинизм, лицемерие, надменность к низам, подобострастие к верхам. Марков подпитывал его негативом на Беднякова из партийных кругов.

Заметным партийным событием стал эпизод с зав отделом Нильвой, беспартийным евреем, еще одним исключением из кадровой политики, частично компенсируемой его заместительницей – русской, но тоже беспартийной. Между ним и его партгруппой возник конфликт. Заявление парторга проверял Колесов, было что-то несущественное, но Нильва повел себя неправильно, не по принятым понятиям.

— Надо же ставить на место нахалов и невеж, — сказал он Колесову.

Насчет парторга он был прав, однако вместо кропотливой работы с кадрами – давать задания, наказывать за невыполнение, подводить нерадивых к уходу – Нильва проявил наивность.

В предварительном разговоре члены парткома решили наказать Нильву – типа «указать». Сообщение делал Колесов. И тут вдруг члены парткома возбудились, подняли вопрос на партийную высоту и рекомендовали директору снять Нильву с должности зав отделом. Директор проголосовал вместе со всеми, издал приказ. Но в душе, как говорится, затаил хамство.

Колесов смутился: «Получается, что меня попросту использовали, выставили вперед в качестве дубинки». Нильва, симпатичный человек, грамотный спец, был наказан с явным перебором.

Следующий эпизод связан с Кулешиным. После двух лет спокойной работы возник конфликт.

Недавно Кулешин привел в отдел для выполнения научных работ двух молодых, серьезных мужиков: кандидата технических наук и аспиранта.

Беспорядок в работе всегда был присущ Кулешину – опаздывать или вообще не приходить на назначенные встречи, полностью исчезать на день-два и т. п.

Разбросанность, беспорядочность были сутью его во всем. Указания и задания менялись, новые неожиданные требования выдвигались с напором, доходящим до хамства. Женщины восхищались – талант, чуть ли не гений, некоторые, как говорится, писяли от восторга.

Колесов не возмущался, спокойно делал свое дело, полностью закрывал текущие дела – планы, отчеты.

Однако новые сотрудники сначала удивлялись, потом стали возмущаться. Чаша терпения переполнилась, когда они обнаружили свои статьи в печати за подписью Кулешина. Даже директора печатались в соавторстве с согласия благодарных подчиненных. Кулешин брал не по чину – и нагло, и глупо.

Примкнувший к ним Тюрин уже достаточно претерпел от Кулешина, возмущался хотя и с шуткой, но всерьез.

Колесов тоже когда-то предложил Кулешину соавторство по написанной им статье (работаем вместе). Когда же увидел свою статью напечатанной под фамилией только Кулешина, спросил:

— Это что за дела, Володя?

— Ошибка издательства, — беспечно объяснил тот.

Вызревал заговор. После праздничной демонстрации заговорщики зашли по дороге на квартиру аспиранта и вступили в сговор – против Кулешина. Ходом событий и по должности Колесов становился вожаком (лидером) бунтовщиков. Это ему очень не понравилось – за ним уже из прежнего отдела тянулся хвост (шлейф) склочности, конфликтности. Притязаний на должность начальника отдела у него не было…

В это же время клюнул жареный петух. Как и у любого другого начальника в характеристике Кулешина писалось: «морально устойчив, отношения в семье нормальные». Для утверждения на парткоме. Однако к этому времени он подправил свою характеристику. Оставленная им жена с двумя малыми детьми обратилась в партком с жалобой. Еще одна жалоба поступила от женщины, родившей от него ребенка. Сам же он жил еще с какой-то бабой. Партийная комиссия приступила к проверке его моральной устойчивости.

В конце концов Колесов все-таки решил быть принципиальным (опять?!). Во-первых, был еще крайне нетерпим насчет аморалки – люди типа Кулешина с его бабами и брошенными детьми были в его глазах просто подонками. Во-вторых, паразитирование Кулешина противоречило интересам общего блага и «дальнейшим видам России».