Симона Бовуар - Мандарины

— По сути, коммунисты ничем не отличаются от буржуев.

— Это почему?

Я как раз занималась вечерним туалетом, а Надин сидела на краю моего дивана; чаще всего именно в этот момент она говорила мне о вещах, которые больше всего ее волновали.

— Это не революционеры. Они за порядок, труд, семью, здравый смысл. Их справедливость — в будущем, а пока они, как и другие, мирятся с несправедливостью. И потом, их общество — это будет еще одно общество, вот и все.

— Разумеется.

— Если надо ждать еще пятьсот лет, чтобы мир в общем-то не изменился, меня это не интересует.

— Уж не думаешь ли ты, что мир можно переделать за один сезон.

— Смешно, ты рассуждаешь как Жоли. Мне ли не знать их болтовни. Но теперь я не понимаю, зачем мне вступать в компартию. Это такая же партия, как другие.

«Еще одна неудавшаяся любовная история, — с сожалением подумала я, заканчивая снимать с лица макияж. — А ей так необходима удача!»

— Самое лучшее — оставаться в одиночестве, как Венсан, — заявила она. — Он безупречно честный человек, настоящий ангел.

Ангел — слово, которое Надин употребляла по отношению к Диего; в Вен-сане она наверняка находила ту возвышенность и то сумасбродство, которые в свое время тронули ее сердце; только Диего вкладывал свое безрассудство в сочинения, а что касается Венсана, то можно было опасаться, что он свое перенес на жизнь. Спал ли он с Надин? Я так не думала, но в последнее время они виделись очень часто; я скорее радовалась этому, потому что Надин казалась мне взвинченной, но веселой. И потому у меня не возникло никаких опасений, когда однажды в пять часов утра я услыхала звонок. Надин не ночевала дома, и я решила, что она забыла свой ключ. Но, открыв дверь, я увидела Венсана.

— Не беспокойтесь! — сказал он. И это сразу встревожило меня.

— Что-то случилось с Надин! — воскликнула я.

— Нет, нет, — ответил он. — Она в порядке. Все уладится. — Он решительно шагнул в гостиную. — Надин и та оказалась всего-навсего женщиной! — с отвращением произнес он. Из кармана куртки он вытащил карту и разложил ее на столе. — В двух словах: она ждет вас вот на этом перекрестке, — сказал он, указывая на пересечение двух проселочных дорог к северо-западу от Шантийи. — Вам надо раздобыть автомобиль и немедленно ехать за ней. Перрон наверняка даст вам редакционную машину. Только ничего ему не объясняйте, попросите машину, и все. А главное — ни слова обо мне.

Он выложил это на одном дыхании, спокойным и суровым тоном, который никак не мог унять мою тревогу; я не сомневалась, что он чего-то боится.

— Что она там делает? Несчастный случай?

— Говорю же вам: нет; она повредила ноги и не может идти, вот и все. Но вы приедете и вовремя заберете ее; вы хорошо поняли, где это место? Я помечу крестиком. Вам надо только посигналить или позвать ее, она в маленьком лесочке справа от дороги.

— Что это за история? Что произошло? Я хочу знать, — настаивала я.

— Профессиональная тайна, — ответил Венсан. — Вам лучше немедленно позвонить Перрону, — добавил он.

Я ненавидела его мертвенно-бледное лицо, его налитые кровью глаза, красивый профиль, но то была бессильная ярость; я набрала номер Анри и услыхала его удивленный голос:

— Алло! Кто у телефона?

— Анна Дюбрей. Да, это я. Прошу вас срочно оказать мне услугу. Только, пожалуйста, не задавайте вопросов. Мне нужен немедленно автомобиль с запасом бензина на двести километров.

Последовала короткая пауза.

— Какая удача, вчера мы залили полный бак, — сказал он самым естественным тоном. — Машина будет у вашей двери через полчаса, вот только схожу за ней и приведу.

— Приезжайте на площадь Сент-Андре-дез-Ар, — сказала я. — Спасибо.

— Вот и прекрасно! — широко улыбаясь, заявил Венсан. — Я не сомневался в Перроне. Только успокойтесь, — добавил он. — Надин ничто не угрожает, особенно если вы слегка поторопитесь. Никому ни слова, а? Она поклялась мне, что на вас можно положиться.

— Можно, — сказала я, провожая его до двери. — Но скажите, в чем дело?

— Ничего серьезного, клянусь вам, — ответил он.

У меня было желание с силой захлопнуть за ним дверь, однако я закрыла ее тихонько, чтобы не разбудить Робера; к счастью, он, верно, крепко спал, всего два часа назад я слышала, как он ложился. Я торопливо оделась. Мне вспоминались те две ночи, когда я ждала Надин, в то время как Робер искал ее по всему Парижу: ужасное ожидание. Теперь было еще хуже. Я не сомневалась, что они совершили нечто серьезное: Венсан явно боялся; речь шла о краже со взломом или вооруженном налете, Бог его знает; а после Надин не смогла дойти пешком до вокзала, и мне следовало приехать до того, как все обнаружится, до того, как обнаружат Надин, охваченную страхом Надин, не один час ожидавшую меня в одиночестве в промозглой темноте. То было прекрасное летнее утро, пропахшее гудроном и листвой, через несколько часов станет очень жарко; а пока в прохладе и безмолвии пустынных набережных распевали птицы; радужное утро, исполненное тревоги, наподобие утра массового бегства.