Хулио Кортасар - Ночная школа

Нито еще раньше отступил назад и теперь оказался на самом краю круга, который начал неохотно распадаться, как будто всем хотелось продолжать игру или пуститься в новую; со своего места Нито видел, как Хромой пальцем указал на учителя Ириарте, видел, как Фьори подходил к тому, что-то говорил, и вот короткий приказ — и все уже строятся в шеренгу по четыре, женщины позади, и Рагуззи, как командир отряда, свирепо глядит на Нито, который никак не может отыскать своего места во втором ряду. Все это я прекрасно видел, в то время как испанец Фернандо тащил меня за руку — он нашел меня у запертой двери и, открыв дверь, втолкнул внутрь, — я видел, как Хромой с сеньоритой Маджи устраивались на софе, у стены, а остальные равнялись в шеренге с Фьори и Рагуззи во главе, я видел бледного Нито во втором ряду и учителя Ириарте, который, стоя перед строем, словно перед классом, церемонно приветствовал Хромого с сеньоритой Маджи, а я, как мог, старался затеряться в последних рядах среди психопаток, которые смотрели на меня пересмеиваясь и перешептываясь, пока Ириарте не откашлялся, и тогда наступила тишина, и длилась она неизвестно сколько.

— Изложим десять заповедей, — сказал Ириарте. — Первая.

Я смотрел на Нито, будто он все еще мог помочь мне, с глупой надеждой, что он укажет мне выход, какую-нибудь дверь, чтобы бежать, но Нито, похоже, не замечал, что я тут, позади него, и пристально смотрел перед собой, застыв так же, как и все остальные.

Размеренно, почти по слогам, строй проговорил:

— Порядок рождает силу, и сила рождает порядок.

— Следовательно! — приказал Ириарте.

— Повинуйся, чтобы приказывать, и приказывай, чтобы повиноваться! — отчеканил строй.

Бесполезно было ждать, что Нито обернется, мне показалось даже, будто я видел, как его губы двигались, вторя остальным. Я прислонился к стене, к деревянной панели, и она хрустнула, а одна из психопаток, кажется Морейра, посмотрела на меня встревожено. «Вторая заповедь», — приказывал Ириарте, и в этот миг я почувствовал, что за спиной у меня не панель, что за спиной у меня дверь и что она поддается, меж тем как я сползаю в почти приятную дурноту. «Ой, что с тобой, красавчик», — прошептал все-таки Морейра, а строй уже рубил новые слова, которых я не понимал, я перекатился по двери, очутился по другую сторону, закрыл дверь и, чувствуя, как руки Морейры и Масиаса жмут на нее, давят, стараются открыть, задвинул щеколду, чудесным образом светившуюся в темноте; я кинулся по галерее, поворот, две комнаты, пустые, темные, за ними еще коридор, и снова коридор по ту сторону внутреннего двора; напротив того коридора, куда выходит учительская. Из всего этого я мало что запомнил, я весь был — бег, нечто несшееся в потемках и старавшееся не производить шума, скользившее по плитчатому полу и влетевшее на мраморную лестницу, а потом скатившееся по ней через три ступеньки, как будто кто швырнул меня вниз до самой колоннады, туда, где ждали меня пончо и раскинутые в стороны руки испанца Маноло, заступившего мне путь. Я уже сказал: я мало что помню из всего этого, может быть, я воткнулся головой ему прямо в желудок, может, сбил его с ног пинком в живот, пончо зацепилось у меня за острия решетки, но я все равно вскарабкался по ней и перепрыгнул; на улице занималась серая заря и медленно трусил старичок, грязно-серый рассвет и старик, который замер и уставился на меня рыбьей мордой, разинув рот, чтобы крикнуть, но крика не вышло.

Все то воскресенье я не выходил из дому, к счастью, домашние хорошо меня знали и ни один не задал мне вопроса, который все равно остался бы без ответа, в полдень я по телефону позвонил Нито, но его мать сказала, что Нито нет дома, днем я узнал, что Нито вернулся, но снова ушел куда-то, и, когда я позвонил ему в десять вечера, его брат сказал, что не знает, где он. Я удивился, что он не зашел ко мне, а в понедельник, придя в школу, удивился еще больше, встретив его у входа, это его-то, побившего все рекорды по опозданиям. Он разговаривал с Деличем и, отойдя от него, подошел ко мне, протянул руку, и я пожал ему руку, хотя все это было странно, не привыкли мы в школе здороваться за руку. Но какое это имело значение, если меня распирало другое, всего пять минут оставалось до звонка, а нам еще надо было столько рассказать друг другу: что ты придумал, как удрал, а меня схватил испанец, и я, ну да, я знаю, говорил мне Нито, не волнуйся так, Тото, погоди, дай сказать. Но ведь... Да, конечно, только не стоит так нервничать. Как это не стоит, Нито, ты меня что, за дурака принимаешь? Давай сейчас же пойдем и расскажем все про Хромого, прямо перед всеми. Постой, постой, не горячись, Тото.