Ганс Носсак - Спираль

Священник подождал, пока надзиратель, впустивший его в камеру, не вышел наружу и не запер за собой дверь.

- Вы правда можете надеяться на скорое помилование, - сказал он.

- Я могу надеяться... О чем вы говорите? На помилование? Вы потешаетесь надо мной! Я не просил о помиловании, при чем здесь надежда?

- Вы меня неправильно поняли. - Священник защищался как мог.

- Нет, я вас понял совершенно правильно, - прервал я его. - И вы это сами знаете очень хорошо. Во всяком случае, я понял это еще тогда, когда вы стояли за дверью. Вы сказали себе: сейчас я его разочарую - и сделали соответствующее выражение лица, не хотели, чтобы я сразу заметил. Хотя и знали, что я все равно замечу. Трюк с лицом мы здесь изучили лучше, чем вы, в любую минуту я могу принять соответствующее выражение, даже если нахожусь в одиночестве. Это входит у нас в правила хорошего тона. Я настолько привык к своему сделанному лицу, что уже просто не знаю, есть ли у меня другое лицо. В лучшем случае - ночью, когда я сплю, у меня меняется выражение лица. Но кто это видит? Может быть, я и сам бы себя не узнал. Ну вот, а вы намереваетесь очаровать меня своим лицом. Разочаровать меня легко, но очаровать нашего брата вам не удастся. Признайтесь хотя бы в этом.

- Я признаюсь, - сказал он тихо.

- И притом вы первый человек, для которого я не стал специально делать соответствующее выражение лица. Почему вы пытаетесь воспользоваться этим и обмануть меня?

- Прошу прощения.

- Я вас не понимаю. Почему вы вообще встряли в эту историю? Вы ведь должны были сказать себе... Но, может быть, это объясняется тем, что вы так молоды. Если бы вы пробыли здесь столько лет, сколько пробыл я... Видите ли, с тех пор как я очутился здесь, я умалчивал о своих мыслях. А мысли иногда возникали такие, что молчать о них было трудно. Но я придерживаюсь правил. Дело в том, что очень легко нарушить распорядок, для этого ничего особенного не требуется. Надо только высказать неподобающую мысль, и все пойдет шиворот-навыворот. Поэтому лучше самому управляться со своими мыслями. Нет никакого резона устраивать беспорядок в собственной жизни. По моей воле ничего такого и не происходило. Однако для этого были свои предпосылки, а именно существующие правила и тот факт, что мои товарищи их тоже выполняли; это играло немаловажную роль. Иначе... Да, чему же мы должны следовать, если не будем следовать предписаниям? Разве они там не понимают: ведь тогда начнется бог знает что. Ах, ваше преподобие, я чувствую, как становлюсь плохим. А ведь меня всегда хвалили за хорошее поведение. А становлюсь плохим, ибо похвалы оказались всего лишь хитростью. К тому же и вы пытаетесь меня обмануть, именно вы. Вы, стало быть, заодно со всеми? Вы даже не догадываетесь, как скверно на душе у человека, когда его разочаровывают. А до этого хотели очаровать. Мне кажется, я могу стать ужасно плохим, если не буду следить за собой. Вы этого добиваетесь? Какая вам польза? Я просто не понимаю вас. Я просил вас помочь мне... в первый раз я обращаюсь с просьбой о помощи... а вы воспользовались этим, чтобы превратить меня в негодяя. Зачем, зачем, зачем вы это делаете?

- Прошу вас, простите меня, - сказал священник тихо. - Только теперь я осознал, до какой степени нуждаюсь в вашем прощении. Я вам за это благодарен. Я внушил себе, что сумею вам помочь, но теперь вижу, что я недостаточно сильный. С моей стороны это было проявлением гордыни. Я совершил преступление и против вас, и против бога.

- Как так? Разве вам не показали все судебные протоколы? - спросил я.

- Дело вовсе не в протоколах, не в бумагах.

- Не в бумагах? - закричал я. - Откуда же я узнаю, почему со мной так обращаются? Ведь обычно все записано в официальных бумагах, каждая мелочь.

- В официальных бумагах нет бога, - ответил священник. И опустил глаза.

Пришлось и мне помолчать секунду. Я думал, он заговорит снова, но он не открыл рта. Все это навело на меня такую грусть, что даже описать трудно.

- Не сердитесь, ваше преподобие, - заговорил я в конце концов. Конечно, я могу молчать и дальше, если вам неприятно, но вы настолько моложе меня, что я...

- Говорите, будьте добры. Я все это заслужил, - сказал он.

- Послушайте, во всей этой истории я кое-чего не понимаю. Или, правильней сказать, я не понимаю вас. Я просил разузнать, почему они хотят меня помиловать, и вообще? А вы говорите, что дело не в официальных бумагах. Вы не сказали, к примеру, что вам не дали заглянуть в бумаги, это я мог бы легко представить себе, ведь и мне их не показывали. Но вы говорите, вы делаете вид, будто официальные бумаги - нечто совершенно несущественное. Как так? Это здесь нельзя произносить вслух. Ибо, если официальные бумаги - нечто несущественное, что же тогда главное? Вместо этого вы говорите о боге. Может, мне лучше помолчать? Скажите "да", и я вас послушаюсь.