Ганс Носсак - Спираль

- Иначе?

- Не знаю, что случилось бы иначе. Трудно себе представить.

- Стало быть, вы приняли что-то вроде решения.

- Но ведь я уже сказал вам, что совершенно оцепенел. Как можно в таком состоянии что-то решать? Я даже вынужден был прислониться к косяку.

- А жена?

- Жена? Что с ней?

- Заметила она ваше состояние?

- Как я могу это знать? Заметила, конечно. То есть я хочу сказать, наверно, она чувствовала то же, что и я.

- Ну хорошо. Давайте задержимся немного на этом ответе. Вы, значит, стоили в дверях кухни, прислонившись к косяку. К левому или к правому?

- К... к... Разве это существенно?

- Существенно или несущественно - предоставьте решать нам.

- Но я и впрямь не помню. Наверно, к левому, так мне по крайней мере сейчас кажется. Не исключено, впрочем, что я и вовсе не прислонялся. Только теперь мне это так представляется.

- Хорошо, остановимся на левом косяке. Конечно, если вы не возражаете. А где была пепельница?

- Пепельница?

- Да, вы ведь пошли на кухню, чтобы вытряхнуть из пепельницы окурки, и сказали, что уже сделали это. Стало быть, пепельница была где-то рядом.

- А теперь ее нельзя найти, что ли?

- Где пепельница, мы вас спрашиваем.

- Где-нибудь она должна отыскаться. Наверно, я поставил ее на кухонный буфет. Или на стол в кухне. Может быть, прислуга... Что случилось с этой пепельницей?

- Отлично, вы, значит, поставили ее куда-то. Скажем, для того, чтобы освободить руки. В какую пепельницу вы в тот вечер стряхивали пепел?

- В какую? В ту, что стояла в гостиной. Это была определенная пепельница.

- Опишите ее, пожалуйста.

- Большая пепельница. Моей жене она не нравилась. Жена говорила, чтобы я унес ее к себе в контору. Там она будет на месте. Жена не раз покупала пепельницы поменьше, но пепел часто просыпался мимо. Поэтому мы так и не расстались со старой пепельницей. Она была мраморная, зеленоватая. Такие пепельницы повсюду продаются.

- Стало быть, довольно тяжелый предмет?

- Да. Жена приклеила к внешней стороне дна кусочек войлока, чтобы пепельница не царапала стол.

- Пепельница у вас круглая?

- Нет, шестигранная или восьмигранная, стало быть, с углами.

- Ну а сколько она примерно весит?

- Сколько весит? Но кому придет в голову взвешивать пепельницу? Наверно, полкило или кило. Скорее, по-моему, кило.

- Ну хорошо. Как вы объясните тот факт, что эта пепельница была найдена на четвертой ступеньке и притом у самых перил?

- На четвертой?.. Хорошо, и что же вам еще нужно? Значит, она нашлась. Тогда все в порядке.

- Но вы ведь только что утверждали, будто оставили ее на кухне.

- Какое это вообще имеет значение? Выходит, я держал ее в руке и поставил на ступеньку, чтобы она мне не мешала. Вы ведь сами видите, что у меня не было времени обращать внимание на такие мелочи.

- Гм. А когда вы поставили пепельницу на ступеньку?

- Когда? О боже, какие странные вопросы. Не помню. И не понимаю, почему...

- И мы многое не понимаем. Не понимаем, например, почему вы даете такие сбивчивые ответы. Почему?

- Но я ведь пытаюсь объяснить вам, господин председатель суда, речь шла о жизни и смерти. Кто в такие минуты заботится о столь нелепых предметах, как эта пепельница?

- Вы считали, что вашей жизни угрожает жена?

- Моя жена? Как это ужасно. Лучше вовсе не говорить ни слова. Вы нарочно толкуете все превратно.

- А я вот не вижу никакого превратного толкования. Мы просто устанавливаем тот факт, что вы все еще держали пепельницу в руке, когда ваша жена спускалась по лестнице.

- Почему бы мне не держать ее? Ведь это не имеет значения.

- Вы не можете случайно вспомнить: когда вы поставили пепельницу, была ли ваша жена еще на лестнице или уже спустилась вниз?

- Нет. То есть...

- Говорите.

- Что означает ваш вопрос?

- По-видимому, речь шла о секундах или даже о долях секунды. Вы ведь сами говорили о секунде кошмара. Суд непременно хочет понять, что вы имели при этом в виду.

Председатель суда говорил деловито, не выделяя отдельных слов, и глядел на подсудимого скорее со скучающим выражением лица. Подсудимый явно намеревался ответить быстро, как он отвечал до этого, открыл даже рот, но потом вдруг замолк и побелел как полотно. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. Этого, однако, не случилось. Он медленно, словно сомнамбула, словно неожиданно забыв, где находится, подошел к столу, за которым сидели судьи; председатель так и не успел остановить его. Опершись обеими руками на стол и наклонившись далеко вперед, подсудимый спросил свистящим шепотом: