Бранислав Нушич - Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)

1 Слава - семейный праздник у сербов в честь святого - покровителя рода.

Дай бог, чтобы мудро ты управлял,

И бед никаких и несчастий не знал.

О, надежда всей Сербии,

Господин начальник, наш праведный защитник!

Будь здесь теперь старый начальник, не пришлось бы Стеве Ёксичу произносить речи! Помню, три года назад умер Ачим Пивлякович. Вот уж был почтенный человек и примерный чиновник. Многое можно было бы о нем сказать, но старый начальник не разрешил даже слова промолвить. Моим чиновникам, говорит, не пристало драть глотку на кладбище!

Э, совсем другой человек был наш старый начальник. Как сейчас вижу его. Только появится он в канцелярии, всем ясно, что пришел начальник: первого встретившегося ему служащего изругает последними словами, а потом кроет всех по порядку. И так до полудня. Заслушаешься! Сразу почувствуешь, что это начальник. А этот, новый, и ходит-то все на цыпочках, мухи не обидит: с каждым старается обойтись по-хорошему, как будто все мы братья. Вот даже разрешил надгробную речь сказать и жену утешает. Что я ему родственник, что ли?

После господина начальника приходили еще какие-то люди, и много было сказано разных слов. Все были необычайно потрясены случившимся и говорили обо мне только хорошее. Потом они обедали в соседней комнате, а от меня в это время какой-то мальчуган отгонял мух пучком базилика. И за обедом обо мне было сказано много хороших слов.

После полудня зазвонили колокола. Комнату, в которой я лежал, окурили ладаном. Запели попы, кто в лес, кто по дрова. Потом вдруг все почему-то засуетились, зашушукались. Если я правильно понял, искали лимон, чтобы дать понюхать моей жене, но не нашли.

Окропили меня красным вином, поставили полный графинчик у моего изголовья, и гроб плотно закрыли. Четыре специально назначенные практиканта подхватили гроб на плечи, и мы пошли.

Шли долго. Где-то отдыхали. Очевидно, в церкви, потому что я слышал, как пели попы, а пономарь дрожащим голосом вымогал у моей жены деньги. Потом снова шли. Наконец опустили меня на землю. Топтались, топтались около гроба - кто знает, что это было. Только вдруг слышу где-то над моей головой раздался голос Стевана Ёксича. И чего только этот человек не наговорил! Сколько добрых слов я услыхал о себе - всего просто не упомнишь. Оказывается, я был человеком благородным, добросердечным, честным, уважаемым, скромным, способным, порядочным, добрым, душевным, искренним, общительным, трудолюбивым, великодушным, остроумным, щедрым, мудрым, человеколюбивым, осмотрительным, сдержанным и бог знает еще каким. Слушая все это, я и сам начал подумывать о том, каким действительно печальным событием и огромной утратой является смерть такого человека, как я!

Между прочим оратор особенно долго говорил о том, что во мне был дух предприимчивости, что я был самым ревностным членом комитета по сбору пожертвований на памятник покойному Ачиму Пивляковичу. А уж если говорить честно (мертвому человеку это, во всяком случае, прощается), то за деньги, собранные на памятник, и мне, конечно, довелось попить винца, но ведь этот наглец, который сейчас лжет над моей головой, просто пропил весь памятник дорогого покойника Ачима. Я не знаю, зачем он сейчас снова ворошит это дело и заставляет меня, мертвого, ругаться. Ну хорошо. Я был членом этого комитета, но разве я единственный человек в Сербии, который состоит в каком-либо комитете по установлению памятников? И разве это единственный памятник в Сербии, который проели и пропили члены комитета? Я убежден, что он, этот самый Стева Ёксич, как только возвратится с моих похорон, сразу же предложит создать комитет для сбора добровольных пожертвований мне на памятник.

Долго еще говорил он над моей головой. Очень долго! А когда закончил, я вдруг почувствовал, что меня подняли и снова опустили. А затем услышал, как застучали комья земли по моему гробу: бум... бум... бум... Меня закопали... И все замерло... Покой, тишина и могильный мрак!

Но что это опять! Слышу какой-то шум и возню около могилы. Как будто меня откапывают. Начали уже поднимать крышку гроба.

Что же это, господи? Не пришел ли кто-нибудь из моих родственников, чтобы еще раз увидеть меня и поцеловать?.. Нет. Это могильщики забыли проститься со мной. Поцеловали меня в лоб, сняли с пальца кольцо, выпили вино из графинчика, что стоял в изголовье, перекрестились и пожелали, чтобы земля мне была пухом!

Прежде чем снова закопать меня, они внимательно рассмотрели кольцо и, убедившись, что оно действительно золотое, еще раз богобоязненно перекрестились и прошептали: