Бранислав Нушич - Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)

- А ты грамотный, капрал? - спросил меня как-то дед Минчо.

- Грамотный, - отвечаю. - Я учился в школе!

- Да... - хотел что-то сказать старик, но взглянул на меня и замолчал. Поправив огонь, он снова посмотрел на меня и сказал:

- Хотел вот я отдать Пейчо учиться, да учитель ушел в армию, такой же молодой, как и ты!

- А ты, Пейчо, хочешь учиться читать? - спросил я малыша.

Тот радостно посмотрел на меня, словно хотел сказать: "Ну чего же спрашивать? Конечно хочу".

- Я тебя буду учить, Пейчо. Хорошо?

Мальчик вскочил, подбежал к старушке, потом по очереди ко всем родным, радостно крича:

- Капрал будет учить меня грамоте! Капрал будет учить меня грамоте!

На другой день, рано утром, я отправился по своим служебным делам в Ниш. Закончив дела, я зашел в книжный магазин и купил букварь.

Стоял крепкий мороз. И трех минут невозможно было продержать поводья руки мгновенно коченели. Изредка выглядывало солнце и рассыпало по равнине блестящие искры. Тонкие тени телеграфных проводов, пересекающие снежные поля, плясали перед глазами. Укатанная дорога блестела, твердые комья снега из-под копыт лошади летели через голову.

Когда я приехал в Малчу, Пейчо варил для меня ракию с медом. Значит, запомнил мои слова: на днях я сказал, что люблю с мороза выпить стакан горячей ракии.

Я дал Пейчо букварь и показал картинки. Мальчик подскочил от радости. Мы решили начать сразу же.

Пейчо принес стул, поставил его около маленького грязного окна. Я уселся, положил букварь на колени, а мой маленький ученик, сняв шапку, поцеловал мне руку и стал рядом.

За окном поднялась метель, сильный восточный ветер срывал с крыш целые сугробы. Мелкие снежные иглы бились в оконце, в щелях свистел ветер. Во дворе печально скрипел старый рассохшийся колодезный журавль, а здоровенный лохматый пес, спасаясь от непогоды, забился под сани.

Все собрались в комнате и с необыкновенным любопытством столпились вокруг меня. Старушка смотрит в мои глаза, и мне сдается даже, что она принимает меня за волшебника. У деда Минчо глаза так и играют: то он взглянет на меня, то на книгу, словно спрашивает: "Неужели ты можешь все это прочитать?"

Целая история отражалась в тусклом старческом взгляде, и каждый легко мог ее прочесть по его глазам. В них чувствовалась какая-то таинственность, то, что может удивительным образом взволновать любого.

Но надо было начинать урок.

- Посмотри, Пейчо! Видишь, здесь овца. Что здесь нарисовано?

- Овца!

- Ну, так вот это О. Посмотри О, О, овца! Ну-ка, повтори!

- О, О, овца.

- Запомни, какое оно О!.. - И переворачиваю страницу. - Ну вот, теперь найди мне здесь О!

Сообразительный ребенок искал недолго, он тут же нашел О в одном из слов.

У деда Минчо около глаз появились морщинки, борода его задрожала. Старушка с удивлением посмотрела на меня, лицо ее сморщилось, на глазах появились слезы.

- Мать-то твоя жива?

Это были первые слова, услышанные мною от молчаливой старушки.

- Жива, бабушка!

У меня к горлу невольно подступили слезы.

- Дай-ка я тебя, сынок, как мать поцелую!..

Старушка нежно поцеловала меня, а я смахнул слезы, вызванные этим материнским поцелуем.

Так прошло три недели. Пейчо успевал хорошо. Он уже мог прочитать по складам весь букварь, Я научил его писать имя.

Однажды ночью пришел приказ двигаться дальше. До рассвета было еще далеко, когда нас разбудили сигналы сбора.

Первым встал дед Минчо, зажег коптилку и поставил на огонь джезву, чтобы подогреть для нас немного ракии.

На улице опять мело. Снег шел крупными хлопьями. Земля и кровли домов были покрыты толстой белой пеленой.

Когда я надел ранец, ко мне подошел Пейчо и протянул большое яблоко. Малышу тяжело было расставаться со мной.

Яблоко я получил в награду... Но самой большой, самой милой и дорогой для меня наградой был материнский поцелуй старушки.

Когда мы оглянулись, перед домом стояли все члены семьи. Они долго смотрели нам вслед, пока мы не скрылись...

Метель усиливалась. Мы надвинули поглубже шапки, повесили винтовки за спину, спрятали руки в карманы и медленно побрели по глубокому снегу...

ПОХОРОНЫ

Когда наступило перемирие, меня перевели в пятнадцатый полк. Трудно мне было сначала среди незнакомых людей. Но нигде так быстро не преодолевается эта трудность, как в армии. Первый, разделивший с тобой одеяло или паек и вместе хлебавший суп из одного котелка, или первый, кто помог надеть ранец, становится твоим товарищем. Вы жалуетесь друг другу на невзгоды солдатской жизни, вместе переживаете удачи и неудачи, и вскоре вы уже жить друг без друга не можете.