Фрэнк О'Коннор - Суета сует

Но прошло несколько дней, и даже епископ почувствовал, какое неистовое любопытство вызвала его тайна. Сестрам запрещалось заходить в его палату; единственной монахиней, которой разрешалось навещать его, была мать-настоятельница. Но увы, его доблестные сторожевые псы давным-давно потеряли зубы, и монашенки и сестры помоложе легко их обходили; больные ноги сестры Димпны и больная голова сестры Марты отнюдь не были гарантией того, что, выйдя однажды из палаты, они когда-нибудь доберутся обратно.

На третий день дверь неожиданно отворилась и вошла тощая, средних лет сиделка. Она уставилась на него с явным удивлением.

- Извините, - сказала она. - Я, наверно, ошиблась дверью. Вы мистер Мёрфи?

А надо сказать, что более всего на свете епископ не выносил любопытства. Он сам был человеком любопытным и потому знал этот порок во всех его проявлениях.

- Нет, я мистер Демпси, - ответил он. - А вы ктотакая?

- Я - Фитцпатрик, - сказала она вкрадчиво, но онто понял сразу, как если бы господь бог раскрыл ему глаза, - это неправда.

- А вы, случаем, не из лимериковских ли Демпси?

- Нет, я родом из Кентерка, - отрывисто ответил он.

- Тут у нас работала сестра из Кентерка, - сказала она, прищурившись. Ее звали Люси. Вы ее не знаете?

- Нет. Она, верно, из другой части Кентерка, - сказал епископ.

- Вот как, вот как, - продолжала она, понимая, что встретила достойного противника. - А с вами что приключилось?

На какое-то мгновение епископ просто остолбенел, он уже готов был спросить, знает ли она, с кем разговаривает. Затем вспомнил, что, она, наверное, не знает.

- Упал с велосипеда, - ответил он, буравя ее глазами.

- В вашем-то возрасте! - снисходительно улыбаясь, сказала она. - Я вам удивляюсь.

Она вышла, а его охватила слепая ярость. Никогда, никогда с той норы, когда он был еще мальчишкой, никто не говорил с ним таким грубым и бесцеремонным образом. Поостыв, он рассмеялся. Еще молодым священником он замечал, как резко менялся тон беседы, стоило ему войти в комнату. Его тогда уже интересовало, как держат себя люди в отсутствии священника. И только теперь, на старости лет, оп выяснил это. "Духовные лица, - подумал он, - живут слишком замкнуто. Слишком много вокруг них притворства: Отец, что вы об этом думаете? и - Отец, что вы на это скажете? Неудивительно, что иезуитам приходилось держать шпионов, которые доносили, о чем говорят окружающие. Неудивительно, что иезуитов всегда считали умными людьми".

Ему очень хотелось, чтобы эта сестра пришла опять.

Но пришла другая, молодая и красивая. Она даже не дала себе труда притворяться, будто попала сюда по ошибке. Виновато взглянув на него, она пожала плечами и улыбнулась, обводя небольшими глазками, красивыми и зоркими, комнату в поисках разгадки.

- Тут говорят, вы были в Америке, - выпалила она без обиняков.

- Почему вы так думаете, барышня? - добродушно спросил епископ.

- Не знаю, - пожав плечами, ответила она. - Наверно, потому, что вы вроде неженатый.

- Да, скажу вам правду, - с лукавством ответил епископ. - Я неженатый. Я из тех мужчин, которые, как говорится, не годятся для брачных уз.

- А на что вам они сдались? - спросила она. - Все это, надо думать, можно иметь и без брака.

Епископ был так ошеломлен, что опять едва не выдал себя. Он пристально взглянул на сестру, но выражение ее прелестного личика было таким же невыразительным, приятным и невинным.

- Разве пристало девушке говорить такие ужасные вещи? - спросил он.

- А что тут ужасного? - сказала она беспечно. - Думаю, вы-то ведь без этого не обходитесь, а гомика я и за милю распознаю.

Она ушла, оставив епископа глубоко озадаченным.

Да, он прожил долгую жизнь, но, очевидно, многое ускользнуло от его внимания. Он неодобрительно покачал головой. "Мы живем слишком замкнуто, пробормотал он, - слишком замкнуто, будь оно неладно. Не знаем и половины того, что творится вокруг нас. Живем, словно на глазах у пас шоры".

Но что больше всего его удивило - положение инкогнито пришлось ему по душе: он весь загорался, когда в коридоре слышались женские шаги. Он чувствовал, что сможет выдержать бой с любой из своих посетительниц.

Когда та, первая, зашла опять и рассказала непристойный анекдот, его сразу же осенило: это для того, чтобы проверить какие-то новые догадки о его особе. Он притворился, что анекдот его очень позабавил, хотя раньше ему и в голову не могло бы прийти, что женщины знают неприличные анекдоты.

"Век живи, век учись, - думал он. - Боюсь, того, что творится на свете, даже иезуиты не ведают".