Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

- Сегал, - раздался над Ефимом женский голос, - вас вызывает врач.

Ефим открыл глаза - перед ним уже знакомая медсестра. Он надел пижамную куртку, сунул ноги в тапки, последовал за сестрой в ординаторскую.

- Садитесь, Ефим Моисеевич, - пригласил улыбчивый мужчина лет тридцати пяти, - я ваш врач - Иван Петрович Канатчиков. - Он заметил немой вопрос на лице Ефима. - Нет-нет, я просто однофамилец... Что же, расскажите, пожалуйста, о себе, о своих родных и близких, о ваших занятиях, постарайтесь подоскональнее. Словом, выкладывайте все, как говорится, от Ромула до наших дней.

Вот уж чего сейчас не хотелось Ефиму! Мало сказать трудно - тошно ворошить в памяти пережитое: сомнения, страдания, прозрение, заблуждения. Да и непросто уложить жизнь в коротенький рассказ для ушей медика. Он долго молчал, обдумывая, как бы побезболезненнее для себя повести беседу.

- Жду, Ефим Моисеевич, или не знаете с чего начать?

- Вы правы.

- Странно. Вы - журналист, кому как не вам уметь излагать свои впечатления, наблюдения...

Внезапно Ефиму на ум пришла спасительная мысль.

- Доктор, вы можете избавить меня от долгой, очень тяжкой для меня исповеди.

- Каким образом?

- Думаю, что это несложно. Я уже имел несчастье попасть в эту больницу в августе 1944-го. Лечил меня Борис Наумович Котляр. Я ему тогда все выложил, как на духу. Зачем же повторяться? Ничего нового я не скажу.

- A-а! Значит, вы у нас уже однажды побывали? Понятно. Борис Наумович теперь здесь главный врач. Что ж, я затребую из архива историю вашей болезни, но кое-что придется дополнить - пять лет прошло. На что вы сейчас жалуетесь?

- Головные боли, бессонница, раздражительность. Все это следствие, а причина...

- Причина указана в направлении: травматическая энцефалопатия после тяжелой контузии.

- Если только это!

- Не совсем понимаю вас.

- У меня, доктор, болезнь социальная: конфликт с действительностью. Для таких индивидуумов, как я, условия жизни неподходящие - верховенство произвола и беззакония, надругательство над личностью.

Беспечность, улыбку как ветром сдуло с полного румяного лица Ивана Петровича. Он быстро встал, подошел к двери, приоткрыл ее, выглянул в коридор, запер дверь изнутри на ключ, вернулся на свое место, с недоверием и испугом посмотрел на пациента.

Ефим рассмеялся:

- Что, Иван Петрович, и в сумасшедшем доме есть все-слышащие уши? Вы тоже боитесь?

Канатчиков забегал глазами, как пойманный с поличным школяр, вымученно улыбнулся, покосился на свои наручные часы.

- Гм... Нам придется прервать беседу: через десять минуть совещание у главного, так что...

Придя в палату, Ефим увидел на тумбочке сверток и конверт. Надиным почерком на нем было написано: «Сегалу Е.М.». «Фима, родной, - писала Надя, - очень волнуюсь за тебя. Если можешь, черкни пару слов. Ничего не скрывай. Целую, Надя».

До чего же он обрадовался этой весточке!

- Внизу ждут вашего ответа, - сказал вошедший в палату Володя.

Не мешкая ни секунды, Ефим написал Наде сверхуспокоительное письмо.

- А как передать его жене? - спросил Володю.

- Давайте. - И, вернувшись минуты через две, доложил: - Все в порядке.

- Попируем? - предложил Ефим, распаковывая приношения Нади.

- Охотно! У меня от воскресной передачи тоже кое-что осталось.

Общими усилиями они собрали «роскошный стол»: полукопченая колбаса, кильки, сыр, сливочное масло, печенье, конфеты. Пир - так пир! Наполнили стаканы кипятком, чуть подкрашенным заваркой, чокнулись обжигающими руки стаканами: «Будем здоровы!»

Глядя на Володю, уписывающего все подряд, Ефим последовал его доброму примеру.

В палату вошла медсестра.

- Приятного аппетита, молодые люди! Я на минутку, сообщить Сегалу, что записку его жена получила. Мы ее насчет вас успокоили.

- Большущее спасибо, - сказал Ефим. - Да-а... - прибавил он, когда сестра ушла, - у нас в отделении не то, что в третьем, можно считать, полная демократия.

Володя с любопытством глянул на Ефима.

- А вам откуца известны порядки третьего? Это буйное отделение.

- Из рассказов одного моего приятеля. Он там побывал. - Ефим помолчал. - Ладно, не буду вам голову морочить: приятель тот - я, собственной персоной.

- Вы?! В буйном отделении?! - у Володи изумленно вытянулось лицо. - Полноте, чепуха какая-то!

- Не верите? Тогда слушайте. - И Ефим рассказал историю с Яшкой-кровопийцей.

- Мне тогда повезло, в кармане оказался документ о контузии. Поэтому мне и прописали пребывание под широким, добрым крылом доктора Бориса Наумовича Котляра.