Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

- Радость моя... - и внезапно почувствовал неодолимую слабость, головокружение, разомкнул объятья, обессиленный откинулся на подушку.

- Фима, что с тобой? - Надя испугалась, увидев, как он побледнел.

- Не пугайся, это от великой радости... Это... сейчас будет лучше.

Она заботливо оправила постель.

- Успокойся, ляг поудобнее.

Он повиновался, полуприлег, отдышался. Надя увидела, что лицо его порозовело, села рядышком, стали мечтать.

- Будет у нас сын, Наденька, красивый, сильный...

- Умный, зеленоглазый и кудрявый, как папа, - добавила Надя.

- Милый, как мама, — добавил Ефим.

- Талантливый, как папа, - добавила Надя.

- Славный, как мама, - добавил Ефим.

Наверно еще тысячу добродетелей и выдающихся достоинств предначертали бы они своему предполагаемому сыну, если бы на пороге комнаты не появилась Лена. Она осведомилась о самочувствии Ефима, поманила Надю.

- Выйди на минутку.

О чем шептались женщины за дверью, Ефим не слышал. Надя скоро вернулась заметно озабоченная.

- Ты чем-то расстроена? Что случилось?

- Ничего... Лена попросила взять ее мальчика из садика. И, по возможности, два-три дня присмотреть за ним. Муж поздно приходит с работы, а ей придется некоторое время побыть в больнице, недолго.

- В больнице? Что с ней?

- Она не больна, она идет... Ей будут делать аборт.

«Аборт»! - прозвучало для Ефима, как выстрел.

Никогда ранее не задумываясь по поводу такого вроде бы обычного способа избавиться от нежеланного ребенка, он сейчас не мог понять, почему Надино сообщение вызвало у него подспудную тоску, даже отчаяние, до боли сжавшее сердце.

- Ты что молчишь? О чем задумался? - не дожидаясь ответа, Надя грустновато сказала: - Лена рарстроида меня этим известием. Не знаю почему,,. И ты нос поверил, не отпирайся, вижу,., Странно...

Сильный порыв ветра с треском распахнул большую форточку, сквозняк смахнул со стола салфетку вместе с пустыми стаканами, посуда с лета ударилась о дверь, разбилась вдребезги. Ефим вздрогнул. Надя кинулась к форточке, надежно заперла ее, принесла с кухни веник и совок, смела осколки, унесла в мусорное ведро.

- Хорошая примета, - сказала возвратясь, - посуда, говорят, бьется к прибыли, к добру.

- Возможно, - не сразу отозвался Ефим, - к прибыли, к добру? Да будет так, - с убийственной ясностью он представил себе роковую безвыходность своего положения.

Шальная настырная вьюга Отчаянно рвется в окно...

Опять, дорогая подруга,

В душе, как в подвале, темно...

Строки мгновенно вспыхнули в воображении. Но он словно нажал на стоп-кран. «Прочь пессимизм, хватит! - приказал он себе. - Ты забыл, что, волей Божьей, осенью станешь отцом? У тебя будет сын... Или доченька, беленькая и милая, как Надюша... Какие неприятности могут затмить эту сверкающую приятность?! Ты будешь па-пой!..» Радость переполнила его, он чуть было не закричал «Ура!». Но вдруг отчетливо услышал настойчивый, пугающий стук в дверь... Треск распахнутой порывом ветра форточки, звон осколков посуды... Надя стоит у кровати, видит Ефим, шевелятся ее губы: «Нет, Лена не больна, ей будут делать аборт».

«Аборт, аборт», - все усиливающимся эхом прокатывается по комнате, выбивает окно, исчезает... Ефима оглушает тишина...

Несколько дней и ночей из реального мира он переплывал в мир отвлеченный, муаровый, полный грез, видений, населенный знакомыми и незнакомыми людьми, близкими, далекими, давно ушедшими в небытие.

От бессонницы и тревоги Надя совсем извелась. Врачи настоятельно просили, нет, требовали поместить Ефима в больницу. Она наотрез отказывалась: ведь направляли-то они ее умного, талантливого мужа не куда-нибудь, а в психиатрическую больницу, проще - в сумасшедший дом. Нет, на это она ни за что не согласится.

- Поймите, Надежда Павловна, - уговаривал ее психиатр, — у вашего мужа рецидив двух фронтовых контузий. Состояние его требует немедленной госпитализации, за ним нужно постоянное наблюдение специалиста. Своим упрямством вы только усугубляете и затягиваете процесс. Не беспокойтесь, его поместят в самое легкое, почти санаторное отделение.

И Надя сдалась.

...Велением судьбы Ефим снова попал в ту самую лечебницу, где побывал после конфликта с Яшкой-кровопийцем.

В приемном покое обычные формальности: завели историю болезни, вымыли в ванной, облачили в полотняное, хотя и выстиранное - неопрятного вида с желтыми подтеками белье; повели в первое, действительно, тихое отделение. Проводившая Ефима санитарка, передала его из рук в руки дежурной сестре отделения, забрала халат и шлепанцы.