Смолкала пѣсня. Дѣвушки не сразу начинали разговор, на них тоже вліяла общая гармонія с чувством спѣтой пѣсни. Но вот дѣвушкж, точно пребудившись, начинали перебрасываться словами и фразами. Аверьянов вставал, благодарил дѣвушек за пѣсню и, прощаясь, уходил. Онѣ просили его посидѣть еще и разсказать что-нибудь. Но рѣдко когда он оставался. Он знал, что послѣ пѣсни опять будут разговоры и шутки, и впечатлѣніе пѣсни испарится. А для него оно было чѣм-то святым, чего он и сам не мог объяснить себѣ, и он старался продлить это чувство и уходил. Он уходил куда-либо в уединенный уголок, или в безлюдный улицы, гдѣ порой он останавливался перед домами, точно их видѣл в первый раз. О чем он думал в такія минуты, навряд-ли он бы и сам мог отвѣтить. Выть может, он искал разрѣшенія неразрѣшенных им вопросов; быть может он молился какому-либо одному ему вѣданному богу, но только он возвращался всегда умиротворенный и вдохновленный какой-то невѣдомой силой. Аверьянов, войдя в спальню, почтительно снял фуражку и, улыбнувшись, проговорил: Мир вам, русскія гражданки!
— Здравствуйте, Семен Матвѣевич! — отвѣтили дѣвушки. — Вы как булдахтер, с книжкой-то ходите. — проговорила красивая и стройная дѣвушка Катя.
— Булдахтер не булдахтер, а на старшаго дворника похож, когда он идет в участок паспорта прописывать, — отвѣтил Аверьянов, не поправляя ея ошибки.
Дѣвушки весело засмѣялись рѣзкому сравнению, а он спросил: «Что, дома Вѣра Константиновна?» — ни к кому в сущности не обращаясь, а спрашивая как бы всѣх.
— Дома, — отвѣтила Катя, шутя, и капризно надувая губки, — только к своей землячкѣ и ходите, а не к нам, — проговорила она обиженно.
Аверьянов покраснѣл. Он был застѣнчив с женщинами, а с дѣвушками в особенности.
— Что вы, Катя! — отвѣтил он, — я не дѣлаю никакого различія… Гдѣ найдется пріятная компанія и не чуждаются меня, там и провожу время.
— Знаем, знаем, — бросив лукавый взглд, проговорила Катя, тѣпіась его стыдливостью, и добавила:
— Идите, идите, она только что пришла из церкви.
Аверьянов повернул налѣво и пошел по проходу, около окон. Он подошел к одному столику, за которым сидѣли три женщины и пили чай.
— Чай да сахар вашей милости! — проговорил Аверьянов.
— Просим милости, — отвѣтили онѣ в один голос.
Вѣра Константиновна, высокая женщина лѣт двадцати восьми — встав с табуретки и подавая руку Аверьянову, проговорила:
— Здравствуйте, Семен Матвѣевич! Садитесь с нами чаевничать!..
— Блаодарю вас, только что былое дѣло, — отвѣтил Аверьянов, садясь на принесенную им табуретку от другого стола.
— Чай на чай то ничего, а палка на палку то плохо, — сострила старушка в очках и добавила:
— Прости ты меня Господи грѣишицу.
Аверьянов посмотрѣл на старушку, улыбнувшись чему-то. Быть может он улыбнулся своей мысли с какою он рѣшил зайти к ним сегодня. Она заключалась в слѣдующем. Болѣе года он был знаком с этой старушкой, блаодаря тому, что она была компаніонкой по чаепитію Вѣры Константиновны.
Часто за чаем разговаривая о том о сем, ему приходилось диспутировать с ней о разных вопросах, но больше всего на религіозную тему.
До сего времени она была, так сказать, побѣдительницей, «вѣрней-же, — Аверьянов уступал ей», теперь-же он рѣшил, что довольно, и хотѣл дать ей полное сраженіе. Старушка наливала чай на блюдцѣ. Она была чистенькая и опрятная, повязанная черным платочком с красными и синими цвѣточками по краям. Лицо ея, изборожденное морщинами, дышало каким-то внутренним покоем и укладом. Ея ровныя и спокойныя движенія тоже подтверждали это, как бы говоря: у нас все так уложилось и примирилось с собой, что нам ничего больше не надо от сей жизни, развѣ от загробной… Ну, так мы для этого и стараемся.
Звали ее Агафья Ивановна. На фабрикѣ она работает уже двадцать пять лѣт, любила порой разсказывать, как теперешній хозяин, нѣмец, пріѣхал из заграницы двадцать шесть лѣт назад, в башмаках с деревянными подошвами, поставил пять ткацких станков, затѣм все больше и больше, а теперь у него триста пятьдесят, и он милліонщик, — заканчивает она с гордостью, как бы была его компаніонкой. Прошлый мѣсяц хозяин ассигновал ей пожизненную пенсію в размѣрѣ ея жалованья. Жалованья же она получала двѣнадцать рублей в мѣсяц на хозяйских харчах; а так как она еще продолжала работать, то получала разом двадцать четыре рубля в мѣсяц.
Другая же старушка была сѣренькая, незамѣтная, таких людей порой называют «некудышные». Онѣ пьют, ѣдят, работают, говорят вмѣстѣ с вами, но как отошел от такого человѣка, то и забыл о нем, точно его и не было. Ока шіла тихонько чай и ѣла, размачивая сухіе баранки.
Читать дальше