Жорж Перек - Вещи

Всю европейскую часть города можно было обойти за четверть часа или около того. От их квартиры до технического коллежа было минуты три ходьбы, до рынка -- две, до ресторана, где они питались, -- пять, до кафе "Режанс" -- шесть, столько же и до банка, до муниципальной библиотеки и до шести из семи кинематографов города. Почта, вокзал, а также стоянка машин для поездок в Тунис и Габес находились самое большое в десяти минутах ходьбы, и это были крайние точки города, которые вполне достаточно было знать, чтобы свободно ориентироваться в Сфаксе.

Арабская часть города представляла собой живописную древнюю крепость с коричневато-серыми стенами и воротами, которые заслуженно считались прекрасными. Они часто ходили туда, собственно, они только там и гуляли, но так как они были всего-навсего праздными гуляками, арабский город так и оставался для них чужим.

Они не могли разобраться в самых простых вещах, видели перед собой лишь лабиринт улиц; задрав голову, они восхищались то балконом из кованого железа, то раскрашенной балкой, то чистыми линиями стрельчатого окна, нежной игрой света и тени или удивительно узкой лесенкой; но все их прогулки были бесцельны; они кружились в постоянном страхе заблудиться и быстро уставали. В конце концов ничто не привлекало их особенно в этих жалких хибарках, почти неотличимых друг от друга лавчонках, крытых базарах, в этом необъяснимом для них чередовании пустынных улиц с улицами, кишащими толпой, которая торопилась непонятно куда и зачем.

Ощущение чужеродности особенно усиливалось, становясь почти угнетающим, в свободные послеобеденные часы и в безнадежно пустые воскресенья -- тогда они пересекали арабский город из конца в конец и, миновав Баб-Джебли, добирались до нескончаемых предместий Сфакса. На километры тянулись крошечные садики, кактусовые изгороди, саманные дома, хибарки из толя и картона; потом огромные лагуны, пустынные и гнилостные, а еще дальше, где-то у горизонта, виднелись первые оливковые плантации. Они шагали часами; проходили мимо казарм, пересекали пустыри, заболоченные низменности.

И когда они возвращались в европейский город, проходили мимо кино "Хиллаль" или кино "Нур", усаживались в "Режансе" за столик, хлопали в ладоши, чтобы подозвать официанта, заказывали кока-колу или бутылочку пива, покупали последний номер "Монд", свистнув торговца, неизменно одетого в длинную и грязную белую рубаху, покупали у него несколько пакетиков арахиса, жареного миндаля, фисташек или семян сосны, они не без грусти понимали, что тут они дома.

Они прохаживались под серыми от пыли пальмами; шли мимо неомавританских фасадов на авеню Бургиба; бросали мельком взгляд на безобразные витрины: жалкая мебель, люстры из кованого железа, теплые одеяла, ученические тетради, выходные платья, дамская обувь, баллоны с бутаном -- это был их мир, их подлинный мир. Домой они возвращались, еле волоча ноги; Жером готовил кофе в чехословацких "стиляжках", Сильвия проверяла кипы тетрадей.

Вначале Жером пытался найти работу; он несколько раз ездил в Тунис, и благодаря рекомендательным письмам, которыми запасся во Франции, а также с помощью тунисских друзей ему удалось встретиться с людьми, работавшими в области информации, радио, туризма, народного образования. Но все хлопоты были напрасны; опросных анкет в Тунисе не проводили, не было и временных заработков, а все не часто встречавшиеся синекуры были прочно заняты; да к тому же у него не было настоящей специальности: он не инженер, не бухгалтер, не чертежник, не врач. Ему снова предложили должность учителя или классного надзирателя -- это ему совсем не улыбалось, и он очень быстро отложил всякое попечение о работе. Жалованье Сильвии позволяло им жить скромно, а в Сфаксе так жило большинство.

Сильвия выбивалась из сил, втолковывая согласно программе красоты стиля Малерба и Расина ученикам, которые по возрасту были старше ее и не умели писать. Жером бездельничал. Он строил различные планы: подготовиться к экзаменам по социологии, привести в порядок свои мысли о кино, но ничего не доводил до конца. Он болтался по улицам в своих ботинках от Уестона, бродил по порту, шлялся по рынку. Заходил в музей, перекидывался словечком со сторожем, разглядывал несколько минут древнюю амфору, надпись на надгробии, мозаику, изображавшую Давида в львином рву или Амфитриту верхом на дельфине. Наблюдал за игрой в теннис на корте, расположенном под крепостной стеной; проходил из конца в конец арабский город, заходил на базары, ощупывал ткани, взвешивал на руке медную утварь и седла. Покупал все газеты, решал кроссворды, брал книги в библиотеке, писал друзьям довольно грустные письма, которые часто оставались без ответа.