Лео Перуц - Мастер страшного суда

Я объяснил ему, что хотел бы справиться у него насчет одного из жильцов этого дома.

- Я счел правильным, - сказал я, - обратиться с этой просьбой к товарищу, ибо и я офицер, ротмистр двенадцатого драгунского полка.

Недоверие исчезло у него с лица. Он спросил, немного нерешительно, не являюсь ли я представителем какой-нибудь фирмы, и когда я ответил, что меня привели сюда собственные, совершенно частные интересы, то сдержанность покинула его. Он пожалел, что не может угостить меня рюмкою вкусной галицийской водки, контуштовки, поскольку его жена ушла из дому с ключами. Даже папирос не может он мне предложить, потому что курит трубку.

Я описал ему наружность человека, которого искал. Майор удивился, узнав, что дом, где он живет, приютил человека столь необычайной внешности. Ему никогда не приходилось слышать о существовании такого урода.

- Странно! Странно! Странно! - бормотал он. - Я живу в этом доме с того самого времени, как ушел в отставку. Знаю всю улицу как свои пять пальцев. Когда фрау Холецаль из шестого номера готовит к обеду язык с каперсами, то это знает каждый ребенок на улице. Ты говоришь, он никогда не выходит на улицу. Но ведь о нем же было бы что-нибудь слышно, не может же человек так прятаться. Знаешь, что я думаю, ротмистр? Кто-то подшутил над тобой. Какой-то остряк, проказник или бездельник одурачил тебя, ты уж прости меня, ротмистр.

Он помолчал немного, размышляя.

- С другой стороны - итальянец, говоришь ты? Погоди-ка, погоди-ка! До прошлого года здесь жил в доме один сербохорват, по-немецки говорил очень плохо, только со мною мог он объясняться на своем родном языке, потому что наш полк два года стоял в Пржеполье, знаешь, в этой дыре, тошнит меня, когда вспомню о том времени, - да, мог бы я тебе рассказать всякие истории про Новый Базар, только это к делу не относится! Толст он, впрочем, не был, наоборот. Дулибич звали его, теперь вспоминаю, и был он племянником одного депутата. Все это государственные преступники, на мой взгляд... Но его ты не можешь иметь в виду, потому что он в прошлом году переехал в Будапешт. Дулибич, совершенно верно, его звали Дулибич. Минутку, минутку, погоди-ка! Есть еще туг жильцы, я их недели две не видел и спросил жену дворника: "Что это с господином Кратким делается, он совсем не показывается?" Воспаление среднего уха! Теперь уж он опять не выходит, немного бледен еще, немного слаб, такая болезнь изнуряет. Но, во-первых, он не итальянец, а во-вторых, не что чтобы очень толст.

Опять он задумался. Вдруг его осенило.

- Уж не ищешь ли ты господина Альбахари? - сказал он, понизив голос, и усмехнулся с видом снисходительного понимания. - Передо мной тебе стесняться нечего, мы, брат, товарищи, я тоже был молод. Господин Габриель Альбахари живет в третьем этаже, в восьмом номере. Ты себе и представить не можешь, сколько к нему народу ходит, - и все приличные господа, кавалеры, что ж, всякий может попасть в такое положение, когда нужен бывает господин Альбахари, я в этом ничего не вижу дурного. К тому же, говорят, он очень образованный человек, большой коллекционер: картины, древности, венские редкости, все что угодно. Он уже в летах, всегда элегантен, всегда выфранчен, только вот берет десять, двенадцать, пятнадцать процентов, как случится, иногда и больше.

У меня не было охоты быть сопричисленным к клиентуре ростовщика, и я решил, поскольку этого требовали обстоятельства, посвятить майора в положение дела.

- Я не нахожусь в стесненных обстоятельствах, господин майор, - сказал я. - Господин Альбахари меня не интересует. Дело касается, коротко говоря, актера Бишофа, которого вы, может быть, знали по имени. В последние дни он несколько раз заходил в этот дом, и, судя по всему, его самоубийство находится в связи с этими визитами. Вчера вечером он застрелился в своей вилле.

Майор соскочил со стула, как от электрического тока.

- Что ты говоришь? Бишоф? Артист придворных театров?

- Да, мне очень важно узнать...

- Застрелился? Не может быть! Об этом в газетах сказано?

- Вероятно.

- Актер Бишоф! Так бы ты мне сразу и сказал! Разумеется, он здесь был. Третьего дня, нет, погоди-ка, в пятницу, часу в двенадцатом...

- Вы его видели?

- Не я - моя дочка. Что ты говоришь! Актер Бишоф! Послушай-ка, что же сказано в газетах? Денежные затруднения? Долги?

Я не ответил.

- Нервы, - продолжал он. - Наверное нервы! Нынешние артисты народ развинченный, переутомленный... Моя дочка тоже нашла... Рассеянный, растерянный, сначала даже не понял, чего она хочет от него... Да, гениальные люди! Дочка моя... У каждого из нас - свой конек. Я вот собираю почтовые и юбилейные марки. Когда коллекция готова, продаю ее, всегда находится любитель. А девочка моя интересуется больше автографами: у нее уж целый альбом полон подписей. Живописцы, виртуозы, титулованные особы, актеры, певцы, одни только знаменитости. Ну а в пятницу, в полдень, она вбегает в комнату очень взволнованная: "Подумай, папа, кого я встретила на лестнице, - Бишофа!" Схватила альбом и выбежала. А потом приходит через час счастливая. Целый час прождала его на лестнице, но все-таки поймала, и он расписался в ее книге.