Лео Перуц - Мастер страшного суда

- Помочь? Но что же мы можем сделать, как не предоставить события их естественному ходу?

- Вот как? Предоставить события их естественному ходу? - воскликнул инженер громко и взволнованно.-Нет, доктор, так я никогда в жизни не поступал. Из всех личин косности эта личина была мне всегда самой ненавистной. Предоставить события их естественному ходу - это значит признать: я слишком глуп, слишком ленив или слишком бессердечен...

- Благодарю вас, - сказал доктор Горский. - Вы в самом деле знаток людей.

- Пожалуй. Вот этот, например, барон, которого вы считаете беспощадным насильником без удержу и без совести, мне представляется одним из высокомерных, холеных, умственно не слишком подвижных аристократов, которые только кажутся людьми опасными, а на деле совершенно беспомощны, когда сами оказываются в опасности. Мы должны о нем подумать, доктор. Неужели вы хотите его предоставить собственной участи? Если события пойдут своим ходом, они неминуемо обратятся против него, а конец - это пуля, подумайте об этом. Неужели, доктор, недостаточно жертв?

Доктор Горский не ответил. В течение минуты я слышал какую-то возню, что-то упало с шумом на пол, потом донеслось сердитое ворчание, перешедшее в ругань.

- Что вы ищете? - спросил инженер.

- Свою палку. Куда я поставил ее? Она совсем не моя, это лучше всего. Я взял ее у моего слуги. Опять у меня ревматизм разыгрался. Пистиан, давно мне следует съездить в Пистиан. Коричневая палка с толстым роговым набалдашником, вы ее нигде не видели?

Я испугался, потому что у стены, рядом с камином, стояла коричневая палка с роговым набалдашником.

Я надеялся, что они оба уйдут из дому, не заметив меня. От надежды этой мне пришлось отказаться, потому что нельзя было сомневаться, что доктор начнет искать свою палку по всем комнатам. Надо было предупредить его.

Я выпрямился и небрежно бросил ноты на стол. Потом подошел к роялю и шумно захлопнул крышку скрипичного футляра. Надо было дать им обоим знать, что я здесь и что мне слышно было каждое слово их неосторожно громкой беседы.

Сердитое ворчание доктора Горского сразу оборвалось, я только слышал тиканье стоячих часов, оба, должно быть, смотрели друг на друга ошарашенные. Я рисовал себе их оторопелые и смущенные лица, и образ доктора, остолбеневшего гнома в пальто и калошах, живо стоял у меня перед глазами.

Наконец дар речи вернулся к ним. Послышался взволнованный шепот, и затем я услышал шаги - твердые и энергичные шаги инженера.

Очень спокойно пошел я ему навстречу, положение было ему, несомненно, гораздо неприятнее, чем мне. Я собирался открыть дверь... В этот миг около меня зазвонил телефон.

* * *

Совершенно машинально взял я трубку. Что этот вызов не мог относиться ко мне, я сообразил позже.

- Алло?

- Кто у телефона? - прозвучало из мембраны.

Мне был знаком этот голос, у меня сразу же возникло ощущение, что я говорю с очень молоденькой барышней, и с этим представлением было связано воспоминание о каком-то странном аромате, о запахе эфира или эфирного масла - в течение секунды я вспоминал, где слышал уже этот голос.

Дама у телефона начинала терять терпение.

- Кто говорит? - повторила она раздраженным тоном, и я растерялся, потому что дверь распахнулась, и на пороге появился инженер в пальто, со шляпой в руке. Он смотрел на меня вопросительно.

- Говорят с виллы Бишоф, - сказал я наконец.

- Да ведь вот она, моя палка, - пробурчал, обрадовавшись, доктор Горский.

Он вошел вслед за инженером, стоял в комнате и потирал себе ногу.

- Господин профессор дома? - спросила дама.

- Господин профессор? - Я не имел представления, о ком идет речь. "Неправильное соединение", - подумал я и вспомнил: Дина жаловалась как-то, что ее номер всегда путают с номером какого-то окулиста.

- Опять уж эта боль, - стонал доктор. - Несколько недель серных ванн, это было бы лучше всего. Но, поверите ли, даже этого не мог я себе позволить этим летом.

- Вам с кем угодно говорить? - спросил я.

- С господином профессором Бишофом, Ойгеном Бишофом, - послышалось из аппарата.

Тут только вспомнил я, что Ойген Бишоф состоял также преподавателем в академии пластических искусств. Как мог я этого сразу не сообразить! "Очевидно, одна из его учениц", - сказал я себе, но почему тембр этого голоса будил во мне воспоминание о запахе эфира, этого я не мог объяснить.

- С господином профессором нельзя говорить, - сказал я в телефон.

- Идем же наконец, - торопил доктор Горский инженера, - долго ли мне еще стоять с моим ревматизмом на этом сквозняке?