Джеймс Планкетт - Паутина

Нил смотрел, как гаснут одно за другим окна в прибрежных домах. Вскидывался при каждом неурочном звуке.

- Все равно зря мы возвратились, - сказал он чуть погодя. - Отсиделись бы в горах. Там до нас не добраться.

Лютый промолчал.

- Не то что здесь. Глупее приказа и надо бы, да не придумаешь, чтобы четверых враз...

- Кончай, - зло сказал Лютый. - А ну кончай.

- Одного не пойму...

- Хватит, - рявкнул Лютый.

Обормот кротко посмотрел на них. Хотя по годам он еще не дорос до брюк, его торчавшие из бриджей ноги, обтянутые черными чулками, были на удивление мускулистыми. Углы его полуоткрытого рта приподнялись - он словно улыбался своим мыслям.

- Когда ты пришил четверых офицеров, тебя везде достанут, - мрачно сказал Лютый. И плюнул в темноту. Поглядел на Обормота и снова привалился к осклизлой стене. - Вот ты хороший солдат, - сухо сказал он. - Ты не огрызаешься.

Обормот ухмыльнулся, все так же поигрывая гранатой.

Много спустя, когда они совсем продрогли, окоченели и забыли, о чем шла речь, Лютый сказал:

- Везде.

Когда на следующее утро Райан вышел прогуляться, людей на улицах было куда меньше обычного. Они смотрели на него сочувственно, но, заметив, что он не расположен беседовать, не останавливали. Ночь прошла без происшествий. Жена разбудила его спозаранку. Утро выдалось солнечное, по небу плыли легкие белые облака. Когда он, опершись на локоть, склонился над подносом с завтраком, солнце уже било в окна, заливая спальню.

- Ничего не случилось? - спросил он, щурясь.

Жена украдкой глянула на солдата, сидевшего на окне.

- Чему случаться-то, когда они отсюда за тридевять земель, - сказала она.

- И то верно, - сказал он. - Правда твоя. И, смешавшись, забормотал:

- А денек сегодня славный выдался.

- Прямо лето на дворе, слава богу. Когда тебе и гулять, как не сегодня.

- Ладно, - согласился он. - Схожу-ка я погуляю.

У него вошло в привычку, если воскресенье выдавалось погожее, ходить в пекарню за пенсией, а там сворачивать на прибрежную дорогу - покурить, покалякать.

А ведь ты идешь на поправку, порой говорили ему люди. Он радовался их словам и впрямь чувствовал себя лучше.

- Все потому, что сырости нет, - объяснял он. - Доктор говорит - мне в санаторию надо ехать. Вся хворь враз пройдет, так он говорит.

Но этим утром он ни с кем не заговаривал. Уныло ковылял мимо знакомых и остановился поодаль от всех у ограды пляжа. Они видели, как он стоит там нахохлившись, засунув руки глубоко в карманы, и смотрит не отрываясь на блестящие лужи, оставленные на песке приливом.

Один сказал:

- Солдаты у них почитай всю ночь из дому не выходили. С чего бы это они теперь его из дому выпустили? Другой подхватил:

- Он ждет, когда заваруха начнется. Не век же им прятаться.

Фил то и дело наведывался к Фредди. В лавке покупателей почти не было. Солдаты все еще патрулировали улицы, и люди без особой надобности старались не выходить из дому. Придя за остатками обеда, Фил сказал Фредди:

- Я отослал ту записку, что ты просил. Мальчонка ее отнес.

- Вот и хорошо, - сказал Фредди. - Если пришлют ответ, неси сразу сюда. Что еще слыхать?

- Райан выходил из дому, шлялся тут по соседству.

- Он за пенсией ходит, - сказал Фредди. Фил сказал с нажимом:

- У Райанов в доме солдаты.

- Ну и что такого? - вскинулся Фредди.

- А ничего, - кротко ответил Фил. - Только с какой это стати им его выпускать?

Фредди прочесал пятерней волосы.

- На родного сына никто не станет доносить.

Глаза у него обвели темные круги, лицо осунулось. Он тревожно бегал глазами по сторонам.

- Люди, бывает, и почуднее штуки выкидывают, а больные и подавно.

Фредди покачал головой. Поглядел на запорошенные пылью стены, на бочки, загромождавшие пол, на паутину, обметавшую рваными клочьями углы низкого потолка. И, не находя себе места, зашагал взад-вперед по подвалу.

- Все б отдал, только б выбраться отсюда, - сказал он наконец. И чуть помолчав:- Райан сегодня ожидается к тебе?

- Он пока еще ни одной субботы не пропустил.

- Приглядывай за ним, - сказал Фредди. - Ну, а если пришлют ответ, дай знать сразу.

Забренчали ключи, на каменной лестнице раздался гулкий топот и постепенно стих вдали. В подвале все еще было светло, по решетке люка порой грохотали чьи-то шаги и затихали вдали. И снова надолго наступала тишина тогда он забивался в угол, из которого было так удобно держать под прицелом дверь, курил одну сигарету за другой, следил, как паук искусно натягивает паутину между двумя бочками. Паук иногда застывал на месте, будто хотел присмотреться к Фредди. Время от времени Фредди пускал тонкой струйкой дым на паутину. Паук стремглав кидался наутек. Когда Фредди глядел на паука, глаза его сужались щелками. Внезапно он разразился хохотом. Потом на него накатил гнев, и он в припадке бешенства изорвал паутину. Паук на время скрылся, но чуть погодя вернулся и снова принялся за свое. Он не отступался. Сгустились сумерки, шум на улицах стих, подвал больше не отзывался эхом. Острее запахло пылью - значит, быть дождю.