Вильям Александров - Чужие и близкие

— Я знаю, — вмешивается Махмуд. — Гостиница есть, знаешь? Там один маленький комната Гагай живет. Я кишлак хожу, мимо хожу, он меня себе гости привозил.

— Приводил.

— Да. Приводил.

Махмуд улыбается, крупные белые зубы освещают его лицо. Он как-то повзрослел за эти месяцы, возмужал. Мы и не заметили, как из угловатого деревенского подростка он превратился в ловкого смышленого парня. А тут вдруг все разом подумали об одном и том же — я это по глазам увидел. И он, видно, почувствовал и смутился.

— Так ты, оказывается, к Гагаю в гости ходишь? То-то, я гляжу, Бутыгин тебя бояться стал, — шутит Миша. — Вот, гляжу — ругнуться хочет, посмотрит, и… — Миша делает выразительную гримасу, и мы все хохочем — очень уж напоминает разозленного Бутыгина.

— Ладно, веди пас к Гагаю, — говорит Миша. — Жаль только, выпили мы эту касторку.

Ну, это ничего, это мы исправлять можем, — хитро прищуривается Синьор и лезет в свой бездонный карман. У него теперь новая спецовка, недавно получил — из синей бязи, и вообще он выглядит весь как-то по-новому: побрился, причесался, поправился даже, по-моему. Но карманы у него все такие же — по заказу ему их делают, что ли!

Он вытаскивает еще одну такую же флягу и, показав ее к всеобщему удивлению, тут же опускает опять куда-то в бездонные глубины.

— Слушай, Синьор, ты же форменный Кио — знаешь, фокусник такой был до войны, в цирке выступал.

— Как ты говоришь — Кио?

— Ага. Кладет голубя в коробку, а потом из-за пазухи его вытаскивает.

— Ну, из-за пазухой у меня нет. Хотя…

— Ладно, хватит, пошли к Гагаю.

— А Бутыгин?

— Чего Бутыгин! Переживет как-нибудь. Только тихо, чтоб на глаза ему не попадать…

Мы сваливаем инструменты в ящик, отряхиваемся от коричневой пыли и поодиночке выходим через боковую проходную.

Пока мы добрались до гостиницы, уже начало темнеть, стали зажигаться окна. Свет был тусклый, видно, снова садилось напряжение.

— Слушай, Миша, вдруг опять авария, а нас нету?

— Никакой аварии, просто по дороге садится, сечение маловато. Локомобиль не подведет — слышишь, пыхтит как?

До нас долетало неторопливое, но размеренное дыхание нашего паровоза. Мы остановились и несколько мгновений прислушались. Все-таки что-то особое было теперь для нас в этом звуке. Мы его слушали, как, наверное, после войны будут слушать люди хорошую музыку.

Махмуд показал нам окно второго этажа, где с вот был довольно яркий.

— Вон там, — сказал он.

— Ну, давай веди.

Он привел нас к самой двери, но постучать не решился.

— Ладно, — сказал Миша, — я сам.

Он успел только поднять руку, в двери что-то щелкнуло, она приоткрылась, и мы увидели Гагая, который лежал у стены на старом, потрепанном диване. У изголовья горела яркая, необычной формы лампа, а рядом на ободранной деревянной спинке были смонтированы какие-то кнопки.

— Заходите, ребята, заходите, — проговорил он так, будто давно уже ждал нас и знал, что мы вот сейчас придем.

Мы вошли, он нажал кнопку, и дверь снова сама защелкнулась.

— Здорово! — восхитился Миша. — Автоматика.

— А-а, старый пускатель приспособил, — слабо махнул рукой Гагай и отложил в сторону маленькую книжечку, которую держал перед собой. — Скрутил меня, понимаешь, мой давний враг, спондилез проклятый, шевельнуться не могу.

Он лежал на спине пластом, и только голова его моталась, оглядывая нас, и руки он протянул нам, здороваясь.

— А как же вы, позвольте, с питанием и вообще… — удивленно расширил глаза Синьор.

— Это ничего, — сказал Гагай, — приспособился. Хлеб мне тетя Паша приносит, уборщица. Она и сготовит, если надо…

Мы переглянулись, а он коснулся рукой деревянного щита, укрепленного на железной стойке рядом с диваном.

— Сдвиньте это в сторону, так он мешать будет, и садитесь прямо сюда, на диван, не бойтесь. Он хоть и дряхлый, но выдержит. А вы стулья возьмите — вон там два стула.

Мы уселись возле него, и тут только я разглядел, что на щите укреплен кнопками какой-то замысловатый чертеж.

— Газогенератор, — сказал Гагай. — Черчу вот. Неудобно, правда. Лежа ведь все приходится. Но я, видите, что придумал… — Он откинул на спинке дивана какой-то крючок, и получилось нечто вроде проволочного желоба. — Доску поворачиваю сюда, вдеваю ось в этот кронштейн, и теперь вот — пожалуйста!

Доска повисла горизонтально, прямо над ним, так, что, лежа на спине, он мог чертить, приподняв руки.

— Зачем же это так себя мучить? — сказал Миша. — Выздоровите, тогда чертить будете. Зачем это так?