Вильям Александров - Чужие и близкие

— Миша, крикни этой рыжей, пусть принесет бачок затирухи!

За такую работенку — карточку в итеэровскую столовую полагается! — кричал кто-то рядом со мной.

И тут где-то совсем близко я услыхал голос Синьора:

— А ужин на две персоны а ля фуршет вы не желаете?

— Синьор! — закричал я в темноту рядом с собой, плотно набитую людскими телами, — ты тоже здесь?

— Я здесь, — откликнулся он с другого края тендера, — и Махмуд здесь, вот он, со мной рядом.

— Я здесь! — закричал Махмуд. — Я тоже здесь — слышишь меня, Миша?

— Слышу, — ответил Миша. — Как там у вас насчет живота?

— Ничего, — крикнул Синьор, — порядок…

— Ну, тогда нажмем, братцы. Так, еще немного. Еще взяли!

И тут мы почувствовали, что машина сдвинулась с места.

Она, по-моему, даже скрипела, когда трогалась, но вот она пошла, и мы двинулись за ней, изо всех сил отталкиваясь ногами от мокрых шпал.

И тут кто-то запел.

негромко запел уже немолодой женский голос, но песню подхватили и дальше пели все больше и больше.

Пели теперь уже все мы вместе, наш скрипучий ржавый паровоз ехал впереди нас и, кажется, не собирался останавливаться. В какой-то момент, правда, мне показалось, что насыпь под ногами стала оседать, но это было только одно мгновенье… Мы прошли это место, машинист включил фары, и яркий столб света ударил вперед, освещая закопченные стены дизельной, ровный бетонный квадрат фундамента и людей, столпившихся вокруг него.

Мы работали всю ночь и еще весь следующий день. Строители ушли, слесаря стали приспосабливать паровоз к огромному маховику, который ему предстояло теперь крутить, а мы под руководством Гагая поворачивали ротор генератора — надо было сделать так, чтобы его шкив приходился против маховика.

К вечеру следующего дня надели широченный, сшитый из нескольких кусков ремень, развели пары в паровозе, дали гудок, и — сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей — начал вращаться маховик, и вместе с ним этот огромный, шлепающий на сшивках ремень, а на другом конце дизельной с трудом прокручивался генератор. Потом ремень подсмолили с внутренней стороны, подсыпали канифоли, и генератор пошел, дрогнули стрелки вольтметров, поползли вправо, и первая электрическая лампочка на потолке дизельной зажглась от к тока, который давал теперь наш скрипучий паровоз.

Все бросились обнимать друг друга, а мы так устали, что не способны были даже радоваться.

Я сидел на куче старого промасленного тряпья у самой стены, как раз напротив движущегося ремня, и видел, как он, колыхаясь волнами, бежит на меня, затем круто сворачивает на шкиве генератора и уходит назад, а сверху снова и снова набегает железная сшивка… А аза мои слипались, встать уже не было сил, и я уснул как убитый под ровный гул генератора и липкое потрескивание приходного ремня. Раза два я просыпался, видел прямо перед собой шлепающий ремень, мигание лам А очки на щите, стрелки, дрожащие под стеклом на шкалах приборов, и снова засыпал, не в силах подняться.

И только утром, когда заступила дневная смена, меня растолкал дежурный дизелист.

— Эй, парень — кричал он над ухом, — тебе что, жить надоело? Нашел где спать! Ведь ремень порвется, хлестанет тебя сшивкой — только мокрое место останется! — . Он был прав. Я выбрался из своего угла, вышел на воздух. Небо было чистое, весеннее, весело стучали станки в цехах, люди работали, и многие, может быть, даже не подозревали, что здесь происходило вчера. И наших никого не было — ни Гагая, ни Миши, ни Махмуда. Куда они все подевались? И насыпь уже разобрали, — через Промежуток свободно проходили машины, сновали подносчики, везли на тележках основы в ткацкие цеха…

Поберегись! — закричал кто-то у самого моего плеча, а когда я отскочил в сторону, лихо проехал возчик на двухколесной тачке, запряженной остроухим ишачком. Ишачок недовольно мотал головой, возчик, удалой парень со сдвинутой набекрень тюбетейкой, сидел на нем верхом, поставив ноги на оглобли, из-под тюбетейки у него торчала веточка цветущей джиды.

Он с превосходством покосился на меня и крикнул:

— Стоит тут, понимаешь, рот разинул!

Он присвистнул, подстегнул своего остроухого коня и, красуясь, проскакал мимо. Вся тележка была доверху загружена круглыми, длинными, обернутыми в картон валами — ткацкими основами, законченными сегодня ночью.