Айбек - Детство (Повесть)

— Будешь давать ей понемногу мяса, она хорошо ест, — советует мальчишка.

От радости я обнял его. Потом осторожно накрыл галку большой чашкой.

Вернулась бабушка Таджи. Я здорово наелся винограда с хлебом. А потом решил прогуляться, вышел на дорогу. Здесь всюду хлопковые поля богатых землевладельцев. Как раз было время массового раскрытия хлопчатника. Десятки батраков и поденщиков собирали на полях хлопок.

Дорога, по которой я шел, привела меня к чайхане. Здесь собралось много народу. На деревянном помосте, растопырившись, гордо восседал какой-то бай: кустистые брови, толстый, почти круглый, с двойным подбородком.

— Ослепнуть ему! Содержал его, кормил, одевал, обувал подлеца! — ругал кого-то бай.

Я оглянулся и увидел сидящего на корточках в сторонке батрака, лет тридцати с небольшим, а на лице густая сетка морщин крепкий, жилистый, но худой, как щепка.

— Страшись аллаха, проклятый! Был ты смирным, покладистым человеком и вдруг испортился. Или ты спутался со смутьянами-отступниками?.

Батрак побледнел, лицо его стало песчано-серым. В глазах вспыхнула ненависть.

— Довольно! Пожил, наелся помоев, намучился. Скоро восемь лет, как я в вашем доме, и изо дня в день, изо дня в день в работе: лошади, арба, пахота, сев, сбор хлопка, клевер — все было на моих плечах. — И обращается к собравшимся в чайхане: — Совести у него нет!

— А где ты шлялся три-четыре дня? Ну, говори! Стакнулся с мерзавцами, которые вернулись из России, встречался с русскими мастеровыми, по собраниям бегал, агитацию-наставления всякие слушал, мерзавец? Я все… знаю, обо всем слышал! Отрекся от веры, от шариата? — говорит бай и по примеру батрака обращается к людям: — Помилуй, аллах, этих отступников накажет вера ислама. Гнев аллаха вызовут на весь народ эти проклятые!

Батрак резко вскакивает. Стряхнув полы своего рваного камзола, садится на помост и требует чаю. Потом поворачивается к хозяину:

— Бай-ака! Вы и ругали меня всячески и били, я все терпел, ни разу слова не сказал поперек. Но когда-нибудь вы ответите за все ваши издевательства. Правда, справедливость когда-нибудь да выбьются на свет. А теперь довольно, давайте мне, что положено!

Бай, будто не слышит его, говорит улыбаясь:

— Ладно, простил я тебе твои грехи, свет мой, иди на работу. Только не водись с отступниками. Ну, довольно, довольно, отправляйся в поле, хлопок не ждет. Скоро зима настанет. Постращать немного — это и пророк велел. Я же на правильный путь хочу наставить тебя, дурень! — И тут же поворачивается к друзьям-приятелям: — Трудное дело приучать людей к работе. Все они упрямые, своевольные.

Один из зажиточных согласно мотает головой:

— Верно, бай-ака, меняется время, рушится порядок.

В чайхане сидит кучка батраков, они пьют чай, перешептываются. Батрак бая снова поворачивается к хозяину:

— Хватит, мы довольно положили сил! Теперь сами поработайте на своих полях. Попробуйте попотеть, тогда узнаете.

Бай бледнеет от злости.

— Вы смотрите, что он говорит?! — взывает он. И к батраку: — Подлый родом, мерзавец, ослепнуть тебе! Со звоном денежки отсчитывал тебе, мошенник, и вот, как ты отблагодарил!

Один из батраков, обращаясь к баю, говорит учтиво:

— Бай-ака, будьте же справедливы! Этот бедняга восемь лет в холод, в снег, в дождь, в жару честно трудился. Мучился, не знал покоя. Возможно, он взял какую-то частицу денег, но за вами еще много, подсчитайте-ка!

Бай смеется с издевкой:

— Эха! Теперь понятно, откуда все — казиев много развелось. Ну что ж, посмотрим. Скажу только, что за мной ничего не осталось. Можно прикинуть на счетах, и все станет ясным.

Бай явно хитрит, хочет обмануть батрака, и в душе у меня возникает неприязнь к этому человеку.

Перебегая с крыши на крышу, мы уходим далеко от дома. Как всегда играем, деремся, миримся. Иногда берем под обстрел какой-нибудь байский двор — забрасываем его комьями сухой глины и убегаем без оглядки. Мы — дети нового времени, и не любим баев..

На обратном пути, уже усталые, по своему обыкновению, заворачиваем к мечети и по разу — по два прокатываемся, соскальзывая по перилам лестницы, ведущей на башенку муэдзина. Это тоже одно из наших постоянных развлечений.

А дома меня встречает заплаканная мать:

— Где ты был? Дедушка умер…

Я застыл, смотрю на нее растерянно.

— Правда?! — спрашиваю с дрожью в голосе.

— В минуту скончался. Лишились мы твоего дедушки…

Я заплакал в голос. Не переставая плакать, торопливо надел халат, подпоясался и, босой, опережая мать, побежал в квартал Ак-мечеть.