Мака Джохадзе - Уцелевший пейзаж

Темпераментная речь молодого юриста озадачила тенденциозно настроенную аудиторию, которая обычно легко подбирает уничижительные эпитеты для неаргументированных выступлений; теперь присутствующие слушали сильный густой голос обвинителя, с чуть заметной ироничной улыбкой назвавшего защитительную речь адвоката «лирической».

Плавно, размеренно текла вереница слов, уже давно выбравших испытанный путь на сказочном перекрестке дорог. Все как положено: детальное описание обстоятельств и обстановки содеянного; скрупулезный анализ дней, часов, минут… Уточнения — что ел, что пил, во что одевался обвиняемый… И тысячекратно повторявшаяся в истории юриспруденции грозная формулировка: покушение на убийство с заранее обдуманным намерением!

В ответ истерический крик молодого адвоката:

— Все, что хотите, уважаемый прокурор, все, все!.. Только не «заранее обдуманное намерение»!

Вслед за этим выпадом вновь слышен все тот же методичный, спокойный голос, как всегда четко ставящий вопрос:

— Дорогой коллега, вы многократно упоминали о «слепой пуле». К сожалению, эта поговорка — этот яркий сколок народной мудрости — не совсем точно понята вами, коль скоро «слепоту» пули вы фактически приравняли к слепоте разума. В противном случае, дорогой коллега, вы, быть может, не сочтете за труд напомнить нам, в чем состоит разница между этим маленьким, самим по себе безобидным неодушевленным предметом, а также аналогичными ему явлениями внешнего мира и человеком, для которого дилемма «быть или не быть» изначально выдвигается и разрешается разумом?.. Нет, коллега, так дело не пойдет! Правда, подобной чудодейственной лирикой дурманили людей еще поэты античной эпохи, но вы забываете, что законодательство имеет не менее древние истоки, чем эта ваша лирика, ибо с появлением на земле первого цветка появился и букет цветов, которые были сорваны человеческой рукой, чтобы преподнести возлюбленной. Исходя из вашей лирики, этот букет — символ любви и нежности, но объективно срывание цветов есть преступление, ибо и цветок живет днями, дарованными ему природой. А в нашем случае, коллега, дело касается не цветка, а человека. Хорошо еще, что «слепая пуля» нанесла потерпевшей лишь «поверхностное ранение в области правого плечевого сустава», как зафиксировано медицинской экспертизой, ну а если бы она «сослепу» прошла пятью сантиметрами левее?.. Впрочем, оставаясь последовательным, вы, возможно, и тогда не отказались бы от своей лирической концепции защиты… В силу забывчивости вы упускаете из виду, что ваша пленительная лирика служит лишь розовому облику музы, а не древним и классическим цветам истины — черному и белому, то есть правде. Вот эти-ми-то цветами — черным по белому — и записано признание обвиняемого, что пуля вылетела не случайно, что обвиняемый прицелился… да, да, взял на прицел белую норку, облегавшую воротник пальто идущей по улице девушки. Вникните в эту фразу, имеющуюся в деле: «Взял на прицел белую норку…» Каких тревожных границ достигает холодный цинизм обвиняемого, да, именно обвиняемого, ибо назвать человеком вашего подзащитного, коллега, у меня не повернется язык.

В неуютном, прозаически-будничном зале суда спорившие друг с другом коллеги, отстаивая истину и ухищрениями своего красноречия до дна проникая в глубины справедливости, не замечали, с каким тихим колыханием несла щепку прозрачная поверхность ручья. Стоящий в верховье ручья мальчик, желая спасти отколовшуюся от сваленного дерева щепку, бросил ее в воду. Долго и грустно смотрел ей вслед, потом сам побежал вдогонку торопливым, потешно кудрявым маленьким волнам и вместе со щепкой отдал им всю свою душу.

Никто не замечал скрытой суровости ручья, перекатывающего незамутненную, беззащитную душу босоногого мальчика с красивых разноцветных камешков на голыши и гальку, волокущего ее вниз, к ущелью, чтобы утопить в гневном водовороте. А если посчастливится ей вынырнуть, наслать в испытание тину и ил озерный.

Как старик, греющийся весь день на солнце, он сначала положил руки на колени, потом приподнялся, подпирая себя костылями одеревенелых суставов, и с таким трудом, так тяжело поволок ноги, будто душа отлетала от тела и никак не могла отлететь. Уходил Тедо и уносил с собой самую страшную кару — разум, сознание, которое отныне никогда не простит ему то минутное затмение и слепоту, когда прочерченный электрическими столбами сумрачный день и тусклая улица показались ему вдруг дремучим, темным лесом, а быстро идущая по улице девушка с ее юркими движениями — белой норкой.