Жалею, Дельвиг, что до меня дошло только одно из твоих писем, именно то, которое мне доставлено любезным Гнедичем, вместе с девственной Людмилою. - Ты не довольно говоришь о себе и об друзьях наших - о путешествиях Кюх....<����ельбекера> слышал я уж в Киеве. Желаю ему в Париже дух целомудрия, в канцелярии Нарышкина дух смиренномудрия и терпения, об духе любви я не беспокоюсь, в этом нуждаться не будет, о празднословии молчу - дальный друг не может быть излишне болтлив. В твоем отсутствии сердце напоминало о тебе, об твоей Музе - журналы. Ты вс тот же - талант прекрасный и ленивый. Долго ли тебе шалить, долго ли тебе разменивать свой гений на серебренные четвертаки. Напиши поэму славную, только не четыре части дня и не четыре времени <����года>, напиши своего Монаха. Поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая - твой истинный удел - умертви в себе ветхого человека - не убивай вдохновенного поэта. Что до меня, моя радость, скажу тебе, что кончил я новую поэму - Кавказский Пленник, которую надеюсь скоро вам прислать. Ты ею не совсем будешь доволен и будешь прав; еще скажу тебе, что у меня в голове бродят еще поэмы, но что теперь ничего не пишу. Я перевариваю воспоминания и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам и жить, душа моя, под старость нашей молодости - как не воспоминаниями?
Недавно приехал в Кишенев и скоро оставляю благословенную Бессарабию - есть страны благословеннее. Праздный мир не самое лучшее состояние жизни. Даже и Скарментадо кажется не прав - самого лучшего состояния нет на свете, но разнообразие спасительно для души.
Друг мой, есть у меня до тебя просьба - узнай, напиши мне, что делается с братом - ты его любишь, потому что меня любишь, он человек умный во всем смысле слова - и в нем прекрасная душа. Боюсь за его молодость, боюсь воспитания, которое дано будет ему обстоятельствами его жизни и им самим - другого воспитания нет для существа, одаренного душою. Люби его, я знаю, что будут стараться изгладить меня из его сердца, - в этом найдут выгоду. - Но я чувствую, что мы будем друзьями я братьями не только по африканской нашей крови.
Прощай. А. Пушкин.
1821 г. марта 23 Кишенев.
21. H. И. Гнедичу. 24 марта 1821 г. Кишинев.
В стране, где Юлией венчанный И хитрым Августом изгнанный (25) Овидий мрачны дни влачил; Где элегическую лиру Глухому своему кумиру Он малодушно посвятил; Далече северной столицы Забыл я вечный ваш туман, И вольный глас моей цевницы Тревожит сонных молдаван. Вс тот же я - как был и прежде; С поклоном не хожу к невежде, С Орловым спорю, мало пью, Октавию - в слепой надежде Молебнов лести не пою. И Дружбе легкие посланья Пишу без строгого старанья. Ты, коему судьба дала И смелый ум и дух высокой И важным песням обрекла, Отраде жизни одинокой; О ты, который воскресил Ахилла призрак величавый, Гомера Музу нам явил И смелую певицу славы От звонких уз освободил Твой глас достиг уединенья, Где я сокрылся от гоненья Ханжи и гордого глупца, И вновь он оживил певца, Как сладкий голос вдохновенья. Избранник Феба! твой привет, Твои хвалы мне драгоценны; Для Муз и дружбы жив поэт. Его враги ему презренны Он Музу битвой площадной Не унижает пред народом; И поучительной лозой Зоила хлещет - мимоходом.
Вдохновительное письмо ваше, почтенный Николай Иванович - нашло меня в пустынях Молдавии; оно обрадовало и тронуло меня до глубины сердца. Благодарю за воспоминание, за дружбы, за хвалу, за упреки, за формат этого письма - вс показ<����ыв>ает участие, которое принимает живая душа ваша во всем, что касается до меня. Платье сшитое, по заказу вашему, на Руслана и Людмилу прекрасно; и вот уже четыре дни как печатные стихи, виньета и переплет детски утешают меня. Чувствительно благодарю почтенного &_0031_050_055_0 эти черты сладкое для меня доказательство его любезной благосклонности. - Не скоро увижу я вас; здешние обстоятельства пахнут долгой, долгою разлукой! молю Феба и казанскую богоматерь, чтоб возвратился я к вам с молодостью, воспоминаньями и еще новой (26) поэмой; - та, которую недавно кончил, окрещена Кавказским пленником. Вы ожидали многого, как видно из письма вашего - найдете малое, очень малое. С вершин заоблачных бесснежного Бешту видел я только в отдаленьи ледяные главы Казбека и Эльбруса. Сцена моей поэмы должна бы находиться на берегах шумного Терека, на границах Грузии, в глухих ущелиях Кавказа - я поставил моего героя в однообразных равнинах, где сам прожил [я] два месяца - где возвышаются в дальном расстоянии друг от друга 4 горы, отрасль последняя Кавказа; - во всей поэме не более 700 стихов - в скором времени пришлю вам ее - дабы сотворили вы с нею, что только будет угодно.
Читать дальше