Александр Пушкин - Переписка 1815-1825

Буду нежно говорить:

Ах мой друг: как ты <-------->!

Прикажите покурить

вот модные стихи в Кишеневе - не мои - Полторацкого - в честь будущей моей женитьбы.

50. П. А. Вяземскому. Март 1823 г. Кишинев.

Благодарю тебя за письмо, а не за стихи: мне в них не было нужды - Первый снег я читал еще в 20 году и знаю наизусть. Не написал ли ты чего (6) нового? пришли, ради бога, а то Плетнев и Рылеев отучат меня от поэзии. Сделай милость напиши мне обстоятельнее о тяжбе своей с цензурою. Это касается всей православной кучки. Твое предложение собраться нам всем и жаловаться на Бируковых может иметь худые последствия. На основании военного устава, если более двух офицеров в одно время подают рапорт, таковой поступок приемлется за бунт. Не знаю, подвержены ли писатели военному суду, но общая жалоба с нашей стороны может навлечь на нас ужасные подозрения и причинить большие беспокойства... Соединиться тайно - но явно действовать в одиночку, кажется, вернее. В таком случае должно смотреть на поэзию, с позволения сказать, как на ремесло. Руссо не впервой соврал, когда утверждает que c'est le plus vil des mйtiers. Pas plus vil qu'un autre. Аристократические предубеждения пристали тебе, но не мне - на конченную свою поэму я смотрю, как сапожник на пару своих сапог: продаю с барышом. Цеховой старшина находит мои ботфорты не по форме, обрезывает, портит товар; я в накладе; иду жаловаться частному приставу; вс это в порядке вещей. Думаю скоро связаться с Бируковым и стану доезжать его в этом смысле - но за 2000 (7) верст мудрено щелкать его по носу.

Я барахтаюсь в грязи молдавской, чорт знает когда выкарабкаюсь. Ты - барахтайся в грязи отечественной и думай:

Отечества и грязь сладка нам и приятна.

Св<����ерчок>

Вот тебе несколько пакостей:

Христос воскрес.

Христос воскрес, моя Реввека! Сегодня следуя душой Закону бога-человека, С тобой цалуюсь, ангел мой. А завтра к вере Моисея За поцалуй я не робея Готов, Еврейка, приступить И даже то тебе вручить, Чем можно верного еврея От православных отличить.

Эпиграмма.

Клеветник без дарованья, Палок ищет он чутьем А дневного пропитанья Ежемесячным враньем.

Лечись - иль быть тебе Панглосом, Ты, жертва вредной красоты И то-то, братец, будешь с носом, Когда без носа будешь ты.

Иной имел мою Аглаю

За свой мундир и черный ус,

Другой за деньги - понимаю,

Другой за то, что был француз,

Клеон - умом ее стращая,

Дамис - за то, что нежно пел

Скажи теперь, мой друг Аглая,

За что твой муж тебя имел?

Оставя честь судьбе на произвол, ---- живая жертва фурий, От малых лет любила чуждый пол. И вдруг беда! казнит ее меркурий, Раскаяться приходит ей пора, Она лежит, глаз пухнет по немногу, Вдруг лопнул он; что ж <----->? - "Слава богу! Вс к лучшему: вот новая дыра!"

Этих двух не показывай никому - ни Денису Давыдову.

51. П. А. Вяземскому. 5 апреля 1823 г. Кишинев.

Мои надежды не сбылись: мне нынешний год не льзя будет приехать ни в Москву, ни в Петербург. Если летом ты поедешь в Одессу, не завернешь ли по дороге в Кишенев? я познакомлю тебя с героями Скулян и Секу, сподвижниками Иордаки, и с гречанкою, которая цаловалась с Байроном.

Правда ли, что говорят о Катенине? мне никто ничего не пишет - Москва, Петербург и Арзамас совершенно забыли меня.

Охотников приехал? привез ли тебе письма и проччее?

Говорят, что Чедаев едет за границу - давно бы так; но мне его жаль из эгоизма - любимая моя надежда была с ним путешествовать - теперь бог знает, когда свидимся.

Важный вопрос и, сделай милость, отвечай: где Мария Ивановна Корсакова, что живет или жила (8) против какого - монастыря (Страстного, что ли), жива ли она, где она; если умерла, чего боже упаси, то где ее дочери, замужем ли и за кем, девствуют ли, или вдовствуют и проч. - мне до них дела нет, но я обещался обо всем узнать подробно.

К стати не знаешь ли, минуло ли 15 лет генералу Ор<����лову>? или нет еще?

5 апреля А. П.

Стихов, ради бога, стихов да свеженьких.

Адрес: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому В Москвев Чернышевском переулке, в собств. доме.

52. H. И. Гнедичу. 13 мая 1823 г. Кишинев.

Благодарю вас, любезный и почтенный, за то, что вспомнили вы бессарабского пустынника. Он молчит, боясь надоедать тем, которых любит, но очень рад [по<����говорить>] случаю поговорить с вами об чем бы то ни было.

Если можно приступить ко второму изданию Руслана и Пленника, то всего бы короче для меня положиться на вашу дружбу, опытность и попечение; но ваши предложения останавливают меня по многим причинам. 1) Уверены ли вы, что цензура, по неволе пропустившая в 1-й раз Руслана, нынче не опомнится и не заградит пути второму его пришедствию? Заменять же прежнее новым в ее угоду я не в силах и не намерен. 2) Согласен с вами, что предисловие есть пустословие довольно скучное, но мне никак не льзя согласиться на присовокупление новых бредней моих; они мною обещаны Як.<����ову> Толстому и должны поступить в свет особливо. Правда есть у меня готовая поэмка, да NB цензура. Tout bien vu, не кончить ли дела предисловием? Дайте попробовать, авось не наскучу. Я что-то в милости у русской публики.