- Эй, берегись! - раздался крик.
Я оглянулся и увидел негра, он показывал мне куда-то вверх. Поднял голову - прямо на меня, качаясь, плыло бревно. Я отскочил в сторону. Негр подошел ко мне.
- Ты что тут делаешь, парень?
- Ваш мастер, мистер Биббс, разрешил мне прийти. Я работу ищу, объяснил я.
Негр внимательно меня оглядел.
- Ох, не советую, - сказал он. - Если бы еще у тебя опыт был - куда ни шло, а так уж больно здесь опасно. - Он показал мне свою правую руку, на ней не было трех пальцев. - Видал?
Я кивнул головой и пошел прочь.
Потянулись дни - пустые, долгие, раскаленные. Мостовая под солнцем нагревалась, как печка. По утрам я искал работу, вечерами читал. Однажды утром по дороге к центру я проходил мимо дома моего школьного приятеля, Неда Грили. Нед сидел на крыльце пригорюнившись.
- Привет, Нед. Как делишки? - спросил я.
- Ты что, не слышал? - спросил он.
- О чем?
- О брате моем, Бобе.
- Нет, а что такое?
Нед беззвучно заплакал.
- Убили его, - с усилием выговорил он.
- Белые? - прошептал я, догадываясь.
Он, всхлипнув, кивнул. Господи, Боб умер... Я видел его всего несколько раз, но сейчас мне казалось, что убили кого-то из моих близких.
- Как все случилось?
- Да вот... посадили в машину... увезли за город... и там... и там за-застрелили... - Нед заплакал в голос.
Боб работал в центре, в одной из гостиниц, я это знал.
- За что?
- Говорят, он связался с одной белой проституткой из гостиницы, сказал Нед.
Мир, живущий внутри меня, в мгновение ока рухнул, тело налилось чугунной тяжестью. Я стоял на тихой улочке под ярким солнцем и тупо глядел перед собой. Итак, Боба настигла белая смерть, призрак которой витает над всеми до единого неграми, которые живут на Юге. Мне не раз доводилось слышать о романах между неграми и белыми проститутками из центральных городских гостиниц, истории эти рассказывали друг другу шепотом, но я не особенно к ним прислушивался, и вот теперь такой роман ударил по мне смертью человека, которого я знал.
В тот день я не пошел искать работу, я вернулся домой, сел на крыльцо, как Нед, и уставился в пустоту. То, что я услышал, изменило весь облик мира, надолго сковало мою волю, жизненные силы. Если я ошибусь, думал я, в наказание у меня отнимут жизнь, так стоит ли вообще жить? Те рамки, в которые я себя загнал, потому что был негр, определялись вовсе не тем, что происходило непосредственно со мною: чтобы прочувствовать смысл и значение какого-нибудь события самыми потаенными глубинами сознания, мне было довольно о нем услышать. И меня гораздо больше сдерживали те зверства белых, которых я не видел, чем те, которые я наблюдал. Когда что-то происходило на моих глазах, я ясно видел реальные очертания события, но, если оно нависало в виде глухой зловещей угрозы, если я знал, что кровь и ужас могут в любую минуту захлестнуть меня, мне приходилось постигать эту угрозу воображением, а это парализовало силы, которые приводили в действие мои чувства и мысли, и рождало ощущение, что между мной и миром, где я живу, лежит пропасть.
Через несколько дней я разыскал редактора местной негритянской газеты, но у него не нашлось для меня работы. Я стал бояться, что осенью не смогу вернуться в школу. Пустые летние дни все шли, шли... Когда я встречал ребят из класса, они рассказывали, кто какую нашел работу, оказывается, некоторые устроились на летние курорты на Севере и уехали из города. Почему же они мне ничего об этом не сказали, спрашивал я их. Ребята отвечали, что просто не подумали обо мне, и, когда они это говорили, я ощущал свое одиночество особенно остро. А почему, собственно, они должны были думать обо мне, когда искали работу, ведь все эти годы мы лишь изредка перебрасывались в школе одной-двумя фразами. Нас ничего не связывало. Религиозный дом, в котором я жил, голод и нищета вырвали меня из нормальной жизни моих сверстников.
Однажды я сделал дома открытие, которое меня ошеломило. Как-то вечером я болтал со своей двоюродной сестрой Мэгги, которая была чуть моложе меня, и в это время в комнату вошел дядя Том. Он секунду помедлил, глядя на меня молча и враждебно, потом позвал дочь. Я не придал этому никакого значения. Минут через пять я закрыл книгу, которую читал, поднялся со стула и, спускаясь по лестнице, услышал, как дядя Том распекает дочь. До моего слуха долетело:
- Вложить тебе ума розгой? Пожалуйста, вложу. Сколько раз я тебе говорил: держись от него подальше. Этот идиот - бешеный, слышишь? Не смей к нему подходить. И братьев с сестрами не подпускай. Сказано тебе слушайся, и никаких вопросов. Не подходи к нему, а то шкуру чулком спущу, поняла?
Читать дальше