Ричард Райт - Черный

Я стоял и боролся с самим собой, боролся не на жизнь, а на смерть. Наверное, мое бесприютное детство, наши бесконечные скитания из города в город, жестокость, которую мне довелось испытать, не прошли даром, мне хотелось броситься к кухонному столу, схватить нож и защищаться, я с трудом подавил это желание. Ведь женщина, которая стоит передо мной, - моя родная тетя, сестра моей матери, дочь моей бабушки, в наших жилах течет одна кровь, в ее поступках я часто смутно узнаю себя, в ее речи слышу свои интонации. Я не хотел с ней драться и не хотел, чтобы она била меня за поступки, которых я не совершал.

- Ты просто злишься на меня неизвестно за что! - крикнул я.

- Не смей говорить, что я злюсь!

- Разве тебе что-нибудь объяснишь, ты же все равно ничему не веришь, только злиться умеешь!

- Не смей так со мной разговаривать!

- А как мне с тобой разговаривать? Тебе показалось, будто это я насорил орехами, и ты высекла меня, а насорил-то совсем не я!

- А кто?

Мы сейчас были с ней один на один, она довела меня до отчаяния, и я, махнув рукой на свои высокие принципы, запрещающие выдавать товарища, назвал ей имя провинившегося мальчишки, да он и не заслужил, чтобы его щадили.

- Почему же ты мне не сказал раньше? - спросила она.

- Не люблю ябедничать.

- Ага, значит, ты солгал?!

Я не стал отвечать - разве она поймет, что такое для меня законы мальчишеской чести?

- Протяни руку!

- Ты что, опять хочешь меня бить?! Ведь это не я!

- Я высеку тебя за ложь!

- Посмей только тронуть! Дам сдачи!

Миг нерешительности - и она хлестнула меня прутом. Я отпрыгнул в угол, она за мной и как огреет по лицу. Я с воплем подскочил, метнулся мимо нее к столу и дернул ящик, он с оглушительным грохотом шваркнулся на пол. Схватив нож, я встал в стойку.

- Смотри, я тебя предупреждал! - крикнул я.

- Брось нож!

- Не трогай меня, зарежу!

Она заколебалась, потом отбросила сомнения и пошла на меня. Я бросился на нее с ножом, она схватила меня за руку и вывернула ее, чтобы я выпустил нож. Я подставил ей подножку и толкнул, мы оба упали. Она была крепче меня, а мои силы с каждой минутой иссякали. Она все пыталась вырвать у меня нож, по лицу ее я видел: если она его отнимет, то не колеблясь пустит в ход, и укусил ее за руку. Мы катались по полу, вцепившись друг в друга, как враги в смертельной схватке, царапались, лягались.

- Пусти! - вопил я что было мочи.

- Нож отдай, слышишь!

- Пусти, убью!

Вбежала бабушка и остановилась посреди кухни, точно громом пораженная.

- Эдди, что ты делаешь?

- У него нож! - хрипела тетя Эдди. - Скажи, чтоб бросил!

- Ричард, брось нож! - закричала бабушка.

К двери приковыляла мать.

- Ричард, перестань! - крикнула она.

- Не перестану! Я не позволю ей меня бить!

- Эдди, отпусти моего сына, - приказала мать.

Тетя Эдди медленно встала, не сводя глаз с ножа, повернулась к двери, распахнула ее пинком и вышла.

- Отдай мне нож, Ричард, - сказала мать.

- Мама, но ведь она меня изобьет! А я не виноват! Делайте со мной что хотите, я ей не дамся!

- Ты погиб, Ричард, ты погиб, погиб! - зарыдала бабушка.

Я хотел рассказать им, как было дело, но ни та, ни другая не слушали. Бабушка подошла ко мне и протянула руку взять нож, но я прошмыгнул мимо нее во двор. Сидя скорчившись на крыльце, я беззвучно плакал в одиночестве, меня трясло, в душе была пустота. Подошел дедушка; тетя Эдди ему все рассказала.

- Извольте отдать нож, молодой человек, - сказал он.

- Я его на место положил, - солгал я и прижал поскорей локоть к боку, чтобы дед не увидел ножа.

- Какая муха тебя укусила? - спросил дед.

- Просто я не хочу, чтобы она меня била, - сказал я.

- От горшка два вершка, а туда же! - возмутился Дед.

- Ну и что? Все равно не хочу, чтобы меня били.

- Что ты там натворил-то?

- Ничего не натворил, в том-то и дело.

- Врешь, конечно, - решил дед. - Если бы не ревматизм, спустил бы я с тебя штаны да врезал горяченьких. Это же надо - такой сопляк кидается на людей с ножом!

- Не дам ей бить меня, - повторил я.

- Ты погиб, Ричард, - сказал дед. - Опомнитесь, молодой человек, иначе вас ждет виселица.

Деда я уже давно не боялся; он был старый, больной и в домашнюю жизнь не вникал. Иногда женщины просили его нагнать на кого-нибудь страху, но я видел, какой он дряхлый, и все его угрозы были мне нипочем. Погрузившись в смутные воспоминания молодости, он целыми днями просиживал в своей комнате, где в углу стояла заряженная винтовка, с которой он сражался в Гражданскую войну, и лежал его аккуратно сложенный синий мундир.