Евгений Лучковский - Опасная обочина

Эдуард Баранчук удовлетворенно хмыкнул:

— Вопрос поставлен грамотно. Так и запишите: Эдуард Никитович Баранчук полностью разделяет позицию неизвестного анонимщика, дай бог ему здоровья. Более того, он считает неуместным и даже неэтичным стремление некоторых журналистов влезать в чужую душу пусть даже стерильными руками.

— А вот насчет души: так зачем в нее лезть? Хорошая душа сама раскроется.

— А плохая? Еще быстрей! Только стакан поднеси.

— Да-а-а… — протянул Смирницкий.

— Угу-у, — передразнил Баранчук. И тут же перешел в наступление: — А теперь у меня вопрос.

— Давай.

— Зачем приехал?

— Я же говорил, пришло письмо.

— Да будет тебе — письмо, письмо. Я про другое. Ты что, в самом деле веришь в свою миссию? Ну, что это нужно кому-то. Кто-то прочтет, задумается, ну и начнет готовить себя к подвигу. Так, что ли?

— Так.

— Врешь!

— Почему?

— Потому, — аргументировал Баранчук. — Чую.

— И все-таки — почему?

— Да потому, что не нужно это никому! Вот почему. Ясно? Не нужно.

Баранчук помолчал, как бы устыдившись вспышки, и вдруг, ослепленный простейшей мыслью, прищурился:

— А сам-то ты… готов к подвигу?

Смирницкий покрутил головой, закряхтел.

— Не знаю… Но если по совести, думаю, что готов.

Баранчук откровенно расхохотался:

— А ты из скромных.

— Дело не в скромности, — спокойно воспринял насмешку Смирницкий. — Если человек честен и любит свою Родину — он всегда готов на большее. Разве не так?

— Хорошо, — согласился Баранчук. — Допустим, я не подлец и на этой земле вырос. Значит, и я могу совершить подвиг? То есть во мне это стремление уже, по-твоему, заложено?

— Конечно, — убежденно кивнул Смирницкий.

— На-кось, выкуси, — сказал Баранчук, — стану я его совершать. Дядю Ваню попроси. Или Иорданова.

Тут выяснилось, что Иорданов не спит. Кандидат в сферу героики сел на койке, широко и со вкусом зевнул.

— А что, — сказал он, — я готов. Могу прямо сейчас. Вот пойду к Стародубцеву и скажу ему прямо в глаза, кто он есть. А потом спать лягу.

— Во-во, — поощрил Баранчук. — Дядю Ваню прихвати. Для храбрости. Дед вам обоим навешает.

— Уж это точно, — подтвердил Иорданов. — И все дела.

Виктор Смирницкий почувствовал, что он теряет нить разговора, что атмосфера грубоватой, но доверительной беседы вот-вот растает, рассеется. Сейчас, немедленно была необходима фраза, обладающая свойствами адреналина. Но он устал: поездка, вечеринка, спор на грани фола утомили его, обычно острая реакция притупилась. И, конечно, реплика, избранная им как орудие реанимации, особой оригинальностью мысли не отличалась, но, как ни странно, она-то и подействовала.

— А вообще-то, ребята, подвиг может совершить каждый. Что такое подвиг? Движение души, способность к отваге, — вот что сказал Смирницкий.

Тут-то и подбросило Иорданова.

— Так это же о нем! — завопил он, указывая на Баранчука. — Точно о нем. Машину водит — засмотришься. Стреляет, как бог, один на медведя… Эдуард, душа моя, может, возьмешься за это дело?

— Может, и правда, возьмешься, — подмигнул Смирницкий. — Я ведь сказал, что каждый может. Надо же хоть раз в жизни…

И тут Эдуарду вспомнилась газета с его портретом, до сих пор хранимая им на дне чемодана.

— Возьмусь, — сказал Баранчук. — При одном условии.

Он посмотрел на Иорданова, потом — на Смирницкого, подошел к гостю и протянул руку:

— На спор?

— Какой? — поинтересовался Смирницкий, уже ощущая подвох или что-нибудь в этом роде.

— А такой: ты можешь мне доказать, что я готов совершить подвиг? Не то чтобы совершу в будущем, а просто — готов, созрел то есть? А может быть, в прошлом… А?

— Ну? — потянул время Смирницкий.

Баранчук четко выговаривал каждое отдельное слово.

— Вот если можешь, тогда я публично, иными словами, при всех, скажу, что Эдуард Баранчук и этот твой аноним — одно и то же лицо. Так уж и быть, возьму грех на душу. Согласен?

Ох, думай, Витя Смирницкий, думай. Не упускать же такой шанс, а? Что, если попробовать…

— Согласен, — протянув руку, сказал Смирницкий.

Иорданов снова подпрыгнул на своей койке.

— Давайте на ящик коньяка, ребята, а?

— Ты как? — спросил у Смирницкого Баранчук.

— За.

— Иди разбей, Валентин. Быстрее.

— С участием? — встрепенулся водитель-коллективист, конечно зная безусловный ответ.

— С участием, с участием, — пробурчал Баранчук.

Человекоподобное кенгуру прыгнуло из койки, прошлепало босыми ногами по комнате, и традиционный акт разбития состоялся. Затем все улеглись. И некоторое время хранили молчание. Первым не выдержал Баранчук.