Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

Вот о чём я думал, пока медленно брёл по такой знакомой мне тропинке, которая сама собой должна была пройти мимо медпункта. И прошла — но кто же улыбается мне из открытого окошка улыбкой ослепительной, как тысяча солнечных зайчиков? Не надо быть мудрецом, чтобы догадаться.

— Ашир! — кричит мне Кумыш. — Погоди минутку.

Я готов ждать её и минуту, и долгие годы, но этого не требуется: она вылетает мне навстречу из-за угла дома, где расположен медпункт, и спешит мне навстречу. Как прекрасна её походка, она напоминает полёт птицы, стремительный и плавный. Как прекрасны ямочки на её щеках, когда она улыбается, не в силах скрыть переполняющую её любовь. Сколько бы мы не встречались, я всегда кажусь себе рядом с ней неотёсанным чурбаном, этакой глыбой, которую только что вывернул из земли ковш экскаватора.

Вот и сейчас лицо её светилось.

— Ну, здравствуй, Ашир…

Простые слова, правда. Но в голосе её было столько радости, столько доверия и любви, что если бы я не понимал этого до сих пор, то понял бы сейчас: никакой другой девушки я не смогу полюбить, пока я жив и в жилах у меня течёт кровь.

— И так, ты идёшь мимо меня.

— Не мимо тебя, а прямо к тебе.

— Значит прямо ко мне, но мимо работы. Ты что же прогульщиком стал? — И она шутливо наморщила носик. — Отвечай!

— Слушаюсь. Законный отгул. Вот так-то. Соскучился по Секизябу и решил поболтать с ним немного.

— А ещё по кому соскучился?

— А ещё по кому? Есть тут одна девушка, но кто она — не скажу.

— Ах, так! Тогда я тебе кое-чего скажу.

Я обнял её.

— Если не скажешь, не отпущу тебя. Люди придут в медпункт, станут искать врача, а врача нет. Запишут тебе прогул и объявят выговор. Давай, говори, что хотела.

Кумыш попыталась освободиться из моих объятий.

— Ты совсем с ума сошёл, Ашир. Действительно, сумасшедший. Скажу, конечно, скажу, только не сейчас. Это наша с тобой общая радость, в двух словах не скажешь — половина удовольствия пропадёт. Ну, отпусти меня.

— Поцелуешь — отпущу.

Она незаметно повела глазами по сторонам, нет ли кого, а потом вытянувшись во весь рост, обожгла меня своими губами. И снова я смотрел, нет, любовался её походкой, похожей на полёт: только что она была здесь и ещё воздух в том месте, где она стояла, прижавшись ко мне, благоухает, как куст роз, а теперь её нет.

Слова Кумыш не давали мне покоя. «Что хочет она мне сказать?» Наша с ней общая радость? Что же это?

Да, видно такие загадки разгадывать мне не по зубам. Думая об этом и ожидая, когда я снова смогу увидеть Кумыш, я без толку слонялся по аулу. Я пытался разгадать, что же могли означать слова Кумыш, предполагал и то, и это, но только ещё больше запутывался. Проходя через посевы, я наткнулся на стайку работавших девушек. Одна из них, которую я сразу и не узнал, окликнула меня;

— Эй, Ашир! Иди к нам, жених, угостим чем-нибудь!

И она раскатисто рассмеялась. По смеху я узнал её. Нязик! Она была всё такой же насмешницей. Сколько лет прошло с тех пор, как мы закончили школу — пять? шесть? Нязик успела и замуж выйти, и двух малышей родить. Впрочем, не она одна — почти все выпускники нашего класса остепенились и обзавелись семьями — кроме меня и ещё одного-двух парней, которые уехали на учёбу далеко от дома, в Москву и Ленинград. Среди девушек, окружавших Нязик, я заметил Гюльнахал, ту, Что отец прочил мне в невесты. Сначала я не хотел подходить к девушкам; сказать по правде, я немного побаивался острого языка Нязик, который после замужества стал, похоже, ещё острей, но всё-таки подошёл.

Да, это была всё та же Нязик, которая когда-то задевала меня своими насмешками. Замужество явно пошло ей на пользу, она как-то выровнялась, налилась и стала просто красавицей. Но смех её был всё тот же — немного игривый, немного манящий и достаточно громкий.

— Посмотрите на этого Ашира. Почти состарился, а всё невесту найти не может. Или ты ждёшь, что с неба спустится пэри?

И она снова заразительно рассмеялась и посмотрела вокруг, точно приглашая и других девушек посмеяться надо мной. Но я давно уже привык не обращать внимания на насмешки Нязик, в сущности она была совсем не злой, это просто кровь молодая в ней играла. Да, на Нязик я совсем не обратил никакого внимания, а вот на Гюльнахал смотрел во все глаза. Ничего не скажешь, она была девушка хоть куда — молода, стройна, красива и притом очень застенчива — не исключено, что по молодости, потому что она только закончила десятый класс. Только раз уловил я брошенный на меня украдкой взгляд — и только. В этом взгляде, робком и стеснительном, я уловил какой-то вопрос, но что это мог быть за вопрос — этого я не знал. Она, конечно, не могла не знать относительно сватовства. Хорошо, что все эти дела велись ещё в тайне и о них не знала, скажем, Нязик, которая вот уж не упустила бы случая почесать по такому случаю язычок. Но Нязик ничего не знает, а Гюльнахал, мельком взглянув на меня, тут же отводит взгляд, так что я не мог бы даже поклясться, что этот взгляд предназначался именно мне. Интересно всё же, что она думает о жизни и замужестве? А может она настолько подчинена родительской воле, что выйдет за того, на кого падёт их выбор? Отдано ли её сердце какому-нибудь парню, или она готова полюбить любого? И как бы то ни было, как дать ей понять, что, отдавая должное и её молодости, и её красоте, я всё равно уже сделал выбор.