Мишель Рио - Мерлин

Собрав охапку листьев, я вошел в свое новое жилище. Внутри было сухо и чисто. В глубине я сложил несколько шкур и, устроив лежанку, лег на нее. Луна повисла над самым входом в пещеру, через который проникал ее холодный свет. Вдруг между мной и луной встала чья-то высокая и изящная тень, окруженная тусклым сиянием, похожим на померкший нимб. Вивиана прилегла рядом со мной.

- Так, значит, - сказал я ей с притворной строгостью, - с первой же минуты моей отшельнической жизни ты уже преследуешь меня мирским искушением и заставляешь, подобно Антонию из Гераклеополя, бороться с соблазнительными видениями плоти.

- Не прогоняй меня. Я хочу побыть с тобой еще несколько часов. Хотя бы до утра.

- Уверен, тебе не понадобится столько времени, чтобы взять надо мной верх. Я привлек ее к себе, крепко обнял и добавил:

- Если бы Антония Анахорета искушали подобным образом, то, полагаю, он бы не устоял. Ну а я и не думаю противиться тебе.

И Вивиана продлила эти часы на всю ночь, на весь день и часть следующей ночи. Наконец нас сразил сон. Я почувствовал, как она отодвинулась от меня и встала с ложа, и проснулся. Она подошла к выходу из пещеры и стала совершать странные заклинания, в которых я без труда узнал противоречивую веру Кардевка, преисполненную суеверий древних друидов. Она взывала к галльскому богу Огмию, прося его - если ей не дано привязать меня к себе узами любви - помочь удержать меня в плену с помощью волшебных чар. И эта безнадежная и бесхитростная вера в соединении с глубоким умом, это уверение в любви, высказанное в проклятии, сделали свое дело: она добилась цели. Вивиана вернулась и легла рядом со мной, а я притворился, что только сейчас проснулся.

- Занимается день, Мерлин. Ты прогонишь меня?

- Но чего хочешь ты?

- Я хочу навсегда остаться рядом с тобой. Я не вернусь к своему отцу, я поселюсь со всем моим двором в Дольнем Лесу и сделаю его своим владением. Вместе с теми, кто захочет остаться и связать свою судьбу с моей, я построю замок на острове, что посреди озера. Мы сами станем землекопами, каменотесами, каменщиками, лесорубами и плотниками. Убежище твое будет неведомо никому, гора эта заповедной, и одна только я смогу навещать тебя. Я буду любить тебя, а ты - меня учить. Вот чего я хочу.

Так Вивиана стала Владычицей Озера.

27

С тех пор минуло почти полвека. Дни следовали за днями, не отмеченные больше великими деяниями людей и не сотрясаемые историческими смутами, но похожие один на другой, следуя неуловимой смене времен года, изменениям неба и воздуха и неприметным переменам в облике деревьев и повадках животных. Время подчинялось годовым кругооборотам, в которых решительно растворялась всякая конечная цель. Жизнь природы, поочередно то буйная и бьющая через край, то замирающая и сонно дремлющая, неистощимая и непостижимая, обретала смысл лишь в моих наблюдениях, с помощью которых я пытался проникнуть в ее тайну. Эта тайна была одновременно и тайной человека - той его темной стороны, которая борется с созданиями его ума и влечет его назад к изначальному хаосу - хаосу, в котором я постепенно научился видеть стройный порядок, составляющий естественный закон. И так я понял, что нас ставит в тупик и заставляет страдать отнюдь не противоположность абсолютной упорядоченности мысли абсолютному беспорядку и бессмысленности вещей, но противопоставление абстрактной внешней целесообразности - логики разума - и тайной, сокровенной целесообразности - логики бессознательного инстинкта, то есть противоречие двух законов, к примирению которых я стремился. Я изучал жизнь растений и их полезные и вредные свойства, тонкое различие между которыми зачастую было лишь вопросом меры - что материально объясняло давний спор церкви, видящей в добре и зле два непримиримо противоположных начала, и философии, для которой добро и зло - одно и то же начало, чья двойственность определяется количественным отношением. Я наблюдал также за животными, и скоро они не только перестали меня избегать, терпя мое присутствие, но и сами стали выходить мне навстречу во время моих прогулок по лесу, выпрашивая немного еды, прося успокоить боль от нанесенных им ран или ожидая от меня просто ласки. Избегая, как и я, подданных Вивианы, они таким образом отделили меня от человеческого рода - как еще раньше это сделали сами люди, но из других побуждений - и теперь та самая чужеродность, которая отдалила меня от людей и окружила пустыней страха, наполнила мое одиночество нежной привязанностью лесных обитателей. Некоторые из них - и не самые маленькие - забирались даже на скалистую вершину, проводя ночь в моей пещере или укрываясь там, когда люди с озера устраивали охоту. Нередко случалось, что тяжелый кабан или огромный олень приходили и ложились перед моей лежанкой или, разделив со мной ужин из трав и кореньев, оставались сторожить вход в пещеру. Даже самые кровожадные и осторожные звери, волк и лиса, по-собачьи ласкались ко мне и лизали мне руку, Принося иногда мясо своей еще теплой добычи, которое я вежливо отвергал. Я говорил со всеми, и мне казалось, что им нравилось это. Им была ведома фантазия, стремление к цели и любовь, а тем, что исключало их из нравственного закона и ограничивало их сознание простейшими истинами, - была их полная неспособность заранее предвидеть и осознать собственную смерть, оттого что они ничего не узнавали об этом из смерти других. И потому они каждый день проживали своего рода вечность, не задумываясь и не придавая этому значения, покорные бесконечности круговорота. И в этом сходстве неосознанного бессмертия и Бессмертия, о котором мечтает абсолютное сознание человека, я увидал безнадежную никчемность разума. Еще была Вивиана. Она часто навещала меня, и, как она того и хотела, я целиком посвящал себя ей, отдавая все свои силы ее телу и духу, извлекая из обоих все большее и большее наслаждение. Со временем тело и ум ее созревали, и сама она становилась все более обольстительной и мудрой, обретая с возрастом новое вдохновение. Она успешно боролась с холодом и равнодушием старости, посягавшими на мое тело и мой дух, говоря, что время не имеет власти надо мной из-за моего происхождения.