Геннадий Гор - Факультет чудаков

Несколько молодых рабочих с засученными рукавами, склонясь под тяжестью груза, прошли мимо него. Составляли ли они исключение? Андре Шар не ответил бы на этот вопрос.

Его остановил молодой нищий с бритым лицом и в костюме рабочего.

— Вот уже полгода, — сказал он, — как я без всякой работы.

Его протянутая, очень длинная и узкая рука неподвижно висела в воздухе, губы шевелились неподвижно и медленно.

Андре Шар завернул за угол. Он пошел немного быстрее, хотя, собственно говоря, ему некуда было торопиться. Он шел к людям. Но люди были возле него. Он был чужим для них. Каждый шел по своим делам. И никто не обращал внимания на него, Андре Шара.

Андре Шару захотелось поговорить с кем-нибудь, услышать от кого-нибудь хотя бы два слова. Он остановил господина с рыжими усиками, шедшего ему навстречу, и, показав пальцем на улицу, по которой они оба двигались, спросил:

— Как называется эта улица?

Едва ли кто в Париже лучше Андре Шара помнил название этой улицы, улицы, на которой он родился и вырос. Ему нужно было только два слова, и он их услышал.

— Сен-Дени, м-сье!

И они разошлись.

За углом он увидел молодого с бритым лицом, такого же точь-в-точь, как был предыдущий, нищего в костюме рабочего.

— Вот уже год, — сказал он, — как я без всякой работы.

Его протянутая, очень длинная и узкая рука неподвижно висела в воздухе, губы шевелились медленно и неподвижно.

«Был ли это тот самый нищий, или это был другой? По всей вероятности, это был другой, так как тот без работы только полгода», — размышлял Андре Шар.

Пройдя несколько шагов, Андре Шар увидел молодого с бритым лицом, такого же точь-в-точь, как предыдущий, нищего в костюме рабочего.

— Вот уже полтора года, — сказал он, — как я без всякой работы.

Его протянутая, очень длинная и узкая рука неподвижно висела в воздухе. Губы шевелились медленно и неподвижно.

«Тот самый, — подумал Шар. — Но как же он мог попасть вперед меня? Не забежал же он. И кроме того, в отличие от предыдущего, он без работы уже полтора года».

«А может быть, я не иду, — с ужасом подумал Андре Шар.

— А может быть, я стою на одном месте, как эти дома, как вся эта улица, как вся эта жизнь?»

Он прошел и нагнулся для того, чтобы видеть, как идут его ноги. Его ноги шли. Вперед правая нога, потом левая, потом опять левая. Он чувствовал, как они вступали на тротуар. Он чувствовал, что они идут, но он еще не верил. Он снова нагнулся и стал смотреть, как двигаются его собственные ноги. Он пощупал их руками. Да, они шли. Он не был неподвижен. Он двигался. Все было в порядке. И вдруг он спохватился: нищий смотрит на него как на сумасшедшего.

Нищий действительно смотрел и даже немного улыбался. Рука его по-прежнему протянутой неподвижно висела в воздухе. Губы по-прежнему шевелились медленно и неподвижно.

И Андре Шар вспомнил, что он ничего не положил в эту руку. Он подал нищему и вернулся обратно, чтобы подать всем предыдущим. Он застал их каждого на том же месте. Почти одинаковых. С одинаково протянутой рукой. Он подал каждому. Теперь у него не оставалось никаких сомнений. Он не стоял на одном месте. Он шел. Но в то же время он не двигался.

Он очутился возле кабачка, где молодые художники его известности и его материального положения имели обыкновение проводить все свое свободное время. Именно очутился без всякой определенной цели. Ему хотелось немного выпить и закусить, но это не могло представлять — цель. С тем же успехом он мог выпить и закусить у себя дома. Ему не хотелось встречаться с знакомыми. Но все же он раскрыл дверь кабачка. Десятки знакомых протянули ему десятки знакомых рук. Он вяло пожал их и сел за отдельный столик в углу. За соседним столиком сидел молодой художник-еврей, недавно приехавший в Париж из Польши и писавший молочно-белых и оранжевых женщин с чудовищно огромными, черными и непостижимыми глазами, женщин, чем-то напоминающих зайцев, и известный торговец картинами, м-сье Дюжарден.

Не было никакого сомнения, что он покупал художника со всеми его руками и ногами, с заячьими глазами его женщин, со всеми настоящими его картинами и будущими, с кровью, мыслями и невыполненными еще замыслами.

— Кровать, которую я вам дам, — шутил торговец картинами, м-сье Дюжарден, — имеет четыре железные ножки и две спинки.

— Отлично, отлично, — кивал головой молодой художник и, сощурив глаз, вторым глазом глядел на дно стакана, улыбаясь, как будто дело шло о чем-нибудь постороннем.