Геннадий Гор - Факультет чудаков

— Во-первых, я не фининспектор, — сказал Колобков.

— Прошу вас, садитесь, — сказала фигура и, поспешно соскочив со столика, подала ему стул. — Простите, пожалуйста. Вас прислал Федор Григорьевич. А я принял вас за фининспектора. И сел изображать из себя портного. Приходится. А ведь раньше у меня был магазин готового платья. Утром надену костюм, вечером раздену. Да что я вас задерживаю. Прикажете примерить?

«Фу, дьявол, я могу опоздать», — подумал Колобков.

Но фигура, так неумело изображавшая из себя портного, уже успела загородить ему выход.

— Вот коричневый костюм, — продолжала фигура, — а вот синий шевиот. Недорого, или вам, может, черный? Ну, как Федор Григорьевич изволит поживать? В добром ли здравии? И супруга их?

«Да я не знаю никакого Федора Григорьевича, никакой супруги», — хотел было сказать художник Колобков, но ничего не сказал, потому что заметил, что шея, плечи и живот собеседника показались ему достойными внимания.

— Не двигайтесь, — приказал он, — и не шевелитесь.

Франц Бородкин застыл, испуганный и торжественный, в нелепой позе.

Колобков достал блокнот и карандаш и критически осмотрел позу Франца Бородкина. Поза ему не понравилась.

— Двигайтесь, — разрешил он, — шевелитесь. Можете даже разговаривать.

И стал быстро набрасывать на бумагу шею, плечи и живот Франца Бородкина.

— Кто же вы такой есть? — наконец решился спросить Бородкин.

— Художник, — сказал художник.

— Художник, — разочарованно повторил Франц Бородкин. — В таком случае я вас не задерживаю. Я не нуждаюсь ни в вывеске, ни в рекламе.

Колобков извинился и вышел из квартиры Франца Бородкина.

«К Виктору, — размышлял он, — или к Ивану Ивановичу?»

«К Ивану Ивановичу», — решил он и отправился к Ивану Ивановичу.

Иван Иванович, оказывается, жил в новом светлом доме во втором этаже. Художник Колобков поднялся по широкой железобетонной лестнице, похожей на лестницу Франца Бородкина, как болтливый Франц Бородкин на того молчаливого Бородкина, которого с таким нетерпением искал художник Колобков, мысленно называя его то абстрактным гражданином, то… Но лучше пока мы не скажем, как он еще называл нужного ему Бородкина.

Раскрыв широкую дверь, он очутился в просторной кухне, где стояла электрическая плита и сверкали, как самоварное серебро, котлы. Кухня была такая чистая, такая светлая, такая тихая, точно это была не кухня, а кабинет врача, вдруг превратившийся в кухню жактовской столовой. И потому на белых столиках, покрытых стеклом, лежали не хирургические инструменты, а ножи, вилки, тарелки и ложки, а в маленьких белых шкафиках хранилась не вата, а аккуратно нарезанный хлеб, и потому посредине комнаты стояло не кресло, а плита. Но, напоминая кабинет врача чисто внешними чертами, кухня отличалась от кабинета всем своим существом, как веселая работа повара от невеселой работы врача. Она вся сверкала, эта кухня, как стекло под солнцем, в то время как кабинет, сколько бы в нем ни было солнца и улыбающихся лиц, всегда будет кабинет.

Сначала, как показалось Колобкову, в кухне не было никого. Потом он заметил одетую в белое и похожую издали на врача фигуру в колпаке. Фигура делала какие-то несуразные жесты. Она брала со столика рыбу и запихивала ее куда-то под халат, точно под халатом фигуры было рыбохранилище. Она брала за хвост сначала одну рыбу и пропускала ее через халат, потом вторую, потом третью, потом четвертую и т. д. Фигура стояла спиной к Колобкову и была так занята своим делом, что не обращала на него никакого внимания. Несомненно, перед Колобковым был вор, необыкновенно спокойный вор, уверенный и неторопливый как хозяин.

«Ага, попался», — подумал художник Колобков и уже протянул руку, чтобы схватить вора за шиворот, как вдруг опустил руку. Вор оглянулся, и художник Колобков увидел все сразу его лицо, показавшееся ему примечательным.

— Где я могу тут видеть Ивана Ивановича Бородкина? — спросил он.

— Я и есть Иван Иванович, — сказал вор с таким видом, как будто ничего не произошло.

Колобков оглядел Ивана Ивановича с ног до головы. Он не был похож на искомого Бородкина, наоборот, он был полной его противоположностью, и в то же время он существенно его дополнял всеми своими движениями, всей фигурой.

— А вы по какому делу? — спросил Иван Иванович.

— Я художник, — сказал художник Колобков, — и хочу зарисовать вашу образцовую столовую.

— Пожалуйста, — сказал Иван Иванович, — который по всем признакам очевидно был руководящим поваром.