- Хорошо, отчего бы вы ни плакали, перестаньте.
- Хотите выпить? - всхлипнула она. - Хотите немножко музыки?
- У меня есть время выпить стаканчик, - сказал я. - И чуточку послушать музыку. Вы, верно, знаете это место из Брамса, которое я так люблю.
- Конечно, знаю, - произнесла она сквозь слезы.
Она налила мне огромный бокал, достала альбом с пластинками Брамса, нашла ту, что нужно, и завела патефон. От этого стало немножко легче, чем когда она просто плакала, хотя и не совсем хорошо, потому что эта мелодия Брамса, которую я так люблю, сама была похожа на слезы.
- Вы думаете, Брамс никогда не плакал? - сказала она со слезами.
Я обнял ее и привлек к себе, но от этого она заплакала еще сильнее, так что я снова взялся за бокал.
- Хотите знать, отчего я реву? - спросила она.
- Пожалуйста, расскажите.
- Да оттого, что эти старые самодуры взялись убивать молодежь вроде вас через каждые двадцать с чем-нибудь лет и никто не знает, останется ли он в живых, а они будут это делать снова и снова. Вы должны бежать в Мексику, вот что. Не ради меня - я, может быть, и люблю вас, а ради вас самого. Бегите, пока не поздно. Они вас убьют - я знаю, какие они. Старые дураки, коварные, мерзкие - ну, да вы сами знаете не хуже меня.
Это было очень смешно, и я рассмеялся, а вслед за мной засмеялась и она. И я ее обнял и поцеловал, но потом она опять заплакала.
- Вы думаете, вам больше повезет, чем другим, и с вами ничего не случится, - говорила она. - Но это только потому, что вы не понимаете, как опасны эти дураки. Они живут до восьмидесяти восьми лет, а скольких лет убьют вас, им все равно. Бегите в Мексику, и пусть они подыхают от старости.
- Я в таком роде войск, где не очень опасно, - сказал я.
- Пароход, на котором вы будете плыть, пойдет ко дну, и вы утонете, говорила она, все еще плача. - Или вы попадете под грузовик. Или упадете с чего-нибудь.
- Нет, нет, не упаду.
- Вас посылают в Огайо, так?
- Да.
- А вы об этом просили? Вам хочется ехать?
- Нет.
- Ну вот видите! А кто заставляет вас ехать? Кто нас посылает туда, где вас непременно убьют? Да эти же восьмидесяти-восьмилетние самодуры - и я их ненавижу, ненавижу, ненавижу! Ничего-то хорошего они не сделали за всю свою жизнь.
Я допил свой огромный бокал и налил еще полбокала, а она, пока болтала и плакала, поснимала с себя всю одежду, и я так удивился, что чуть не упал. Тут она перестала хныкать, лукаво на меня поглядела и улыбнулась сквозь слезы, которые еще не просохли у нее на щеках. Она была похожа на хорошенькую голенькую порочную девчонку, и, хотя я подозревал, что вся эта сцена - одно лишь притворство, мне она нравилась такой, какая она есть. Она позвонила по телефону и заказала такси на без четверти десять, и ровно без четверти десять мы вместе сели в машину, потому что она захотела проводить меня до вокзала.
Когда я уселся в вагоне рядом с отцом, поезд еще минуты три-четыре простоял, а потом тронулся, и, хотя мне совсем не хотелось ехать в Огайо, я радовался, что поезд пошел, потому что раз уж вы сели в поезд и вам все равно нужно ехать, то почему бы, черт возьми, и не ехать?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Весли пытается объяснить Джо Фоксхолу, что с ним произошло, а отец пытается рассказать Весли о чем-то, чего не может вспомнить
Так вот, на следующее утро мы с отцом приехали в Огайо, и он нашел себе комнату в небольшой гостинице, а я отправился за девять миль от города в лагерь. Первый день ушел у меня на устройство, а вечером я вдруг наткнулся на Джо Фоксхола, который направлялся в город, и мы с ним вместе вышли на шоссе, чтобы перехватить попутную машину. К одиннадцати часам нужно было вернуться в казармы, но это все-таки лучше, чем ничего, и мы оба были очень рады встрече.
- С тобой что-то случилось? - спросил вдруг Джо. - Что это такое?
- А черт его знает.
- У тебя такой вид, будто ты совершил великое открытие. Что это?
Мы стояли на обочине шоссе и ждали попутной машины, как вдруг со мной произошло нечто совсем удивительное. В первый раз за все время, что во мне звучал голос певца, взывающий: "Валенсия!" - я вдруг понял, кто этот певец.
- Что это тебя так поразило? - повторил Джо.
- Кто-нибудь поет в тебе? - спросил я.
- Никто, - отвечал Джо. - Будь они прокляты.
- Ну вот, - говорю я. - А я оттого счастлив, что во мне поет мой сын.
- Твой сын? - удивился Джо.
- Да, - говорю, - мой собственный сын.
Возле нас притормозил большой грузовик, и мы на него взобрались.
Водитель сказал:
- Прошлой ночью катил я вовсю по этому шоссе, как вдруг въезжает откуда-то сбоку этакая крохотная машина, прямо карлик, и срезает мне нос. Малюсенькая такая, еле видать, а как припустилась вперед, что твой перепуганный заяц, так я ее, ей-же-богу, до самого города не догнал.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу