(Джордж Байрон - Марино Фальеро, дож венецианский

Я так хочу, так должен, так свершу я

Клянусь! Ничто не отвратит мой рок!

И все ж, подумав, кем я должен стать

И кем я был, - я трепещу!.. Прости мне!

Израэль

Бодритесь! Я подобных угрызений

Не знаю вовсе. Что меняться вам?

По доброй воле действуете вы.

Дож

Да, ты не знаешь. Но и я! Иначе

Тебя на месте б я убил, спасая

Жизнь тысяч, - и убил, не став убийцей.

Не знаешь ты, как бы мясник, на бойню

Идя, куда патрициев согнали!

Всех вырезав, ты светел станешь, весел,

Спокойно руки алые обмыв.

Но я, тебя с друзьями превзойдя

В резне ужасной, - чем я должен стать,

Что чувствовать, что видеть? Боже, боже!

Ты прав, сказав, что я "по доброй воле"

Затеял все; но и ошибся ты:

Я _вынужден_. Но ты не бойся: я

Вам соучастник самый беспощадный!

Ни доброй воли нет во мне, ни чувства

Обычного - они б мешали мне;

Теперь во мне и вкруг меня - геенна,

И, точно бес, кто верит и трепещет,

Я, с отвращеньем, действую!.. Идем!

Ступай к своим, а я - моих вассалов

Спешу собрать. Не бойся: всю разбудит

Венецию набат, за исключеньем

Сенаторов зарезанных. И солнце

Над Адрией не встанет в полном блеске,

Как всюду вопль раздастся, заглушив

Роптанье волн ужасным криком крови.

Решился я. Идем.

Израэль

Готов всем сердцем!

Но обуздай порывы этих чувств,

Не забывай, что сделали с тобою,

И помни, что плодом расправы этой

Придут века довольства и свободы

Для города раскованного! Истый

Тиран опустошит страну любую,

Не зная вовсе мук твоих - при мысли

О каре для предателей народа,

Для горстки! Верь, что жалость к ним преступна

Не менее, чем снисхожденье к Стено!

Дож

Ну, человек, ты дернул ту струну,

Что рвет мне сердце!.. Так! Вперед, за дело!

Уходят.

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Дворец патриция Лиони. Лиони, сопровождаемый слугой,

входит и снимает маску и плащ, которые венецианская знать

носила в общественных местах.

Лиони

Я отдохну; я так устал от бала;

Он всех шумнее был за эту зиму,

Но, странно, не развлек меня. Не знаю,

Что за тоска вошла мне в душу, но

И в вихре танца, взор во взор с любимой,

Ладонь в ладонь с прекрасной дамой сердца

И то меня давила тягость; холод

Сквозь душу в кровь сочился, проступая

На лбу как бы предсмертным потом. Я

Тоску пытался смехом гнать - напрасно.

Сквозь музыку мне ясно и раздельно

Звон погребальный слышался вдали,

Негромкий, как прибой адрикский, ночью

Вливающийся в шепот городской,

Дробясь на внешних бастионах Лидо...

Я и ушел в разгаре бала с целью

Добиться дома от моей подушки

Покоя в мыслях или просто сна...

Возьми, Антоньо, плащ и маску; лампу

Зажги мне в спальне.

Антонио

Слушаю синьор.

Чем подкрепитесь?

Лиони

Только сном, но сна мне

Ты не подашь.

Антонио уходит.

Надеюсь, он придет,

Хоть на душе тревожно. Может быть,

Мне воздух свежий успокоит мысли:

Ночь хороша; левантский ветер мглистый

В свою нору уполз, и ясный месяц

Взошел сиять. Какая тишина!

(Подходит к раскрытым жалюзи.)

Как не похоже на картину бала,

Где факелы свой резкий блеск, а лампы

Свой мягкий разливали по шпалерам,

Внося в упрямый сумрак, что гнездится

В огромных тусклооких галереях,

Слепящий вал искусственного света,

В котором видно все, и все - не так.

Там старость пробует вернуть былое

И, проведя часы в работе трудной

Пред зеркалом, правдивым чересчур,

В борьбе за молодой румянец, входит

Во всем великолепье украшений,

Забыв года и веря, что другие

Забудут их при этом лживом блеске,

Потворствующем тайне, но -. - напрасно.

Там юность, не нуждаясь в этих жалких

Уловках, цвет свой неподдельный тратит,

Здоровье, прелесть - в нездоровой давке,

В толпе гуляк, и расточает время

На мнимое веселье, вместо сна,

Пока рассвет не озарит поблекших

И бледных лиц и тусклых глаз, которым

Сверкать бы должно долгие года.

Пир, музыка, вино, цветы, гирлянды,

Сиянье глаз, благоуханье роз,

Блеск украшений, перстни и браслеты,

Рук белизна, и вороновы крылья

Волос, и груди лебединый очерк,

И ожерелий Индия сплошная,

Но меркнущая перед блеском плеч,

Прозрачные наряды, точно дымка,

Плывущая меж взорами и небом,

Мельканье ножек маленьких и легких

Намек на тайну нежной симметрии

Прекрасных форм, столь чудно завершенных,

Все чары ослепительной картины,