Камил Петреску - Последняя ночь любви. Первая ночь войны

— Ваши солдаты...

Разозленный, я показываю ему на наших раненых.

— Как, по-вашему, должно быть на войне ... если вы хотите завоевать мир...

Он горько усмехается:

— Они заставили меня идти с пулей в животе целых двадцать шагов...

Я содрогаюсь от ужаса. Потом понимаю, что наши солдаты, из тех, что шли во второй цепи, не зная, что он тяжело ранен, наверное, заставили его дойти до носилок, на которых потом и принесли его и на которых он лежит сейчас ... Я зову врача, младшего лейтенанта, который наблюдает за погрузкой в санитарные машины, и он равнодушно, не говоря ни слова, делает ему укол.

— Когда вас ранило, в котором часу?

— Часа три назад; мы были в лесу и приняли на себя фланговый огонь, который рассеял весь наш батальон.

Значит, усатый капитан, цеплявшийся за землю, был прав, когда начал обстреливать лес. А я и здесь не упустил случая быть смешным, попасть пальцем в небо, не уловить нужного момента, как, впрочем, и всегда.

После некоторых колебаний немец подтверждает, что он из прусского полка. И в самом деле учитель. Сражался в России, был под Верденом. Мне хочется узнать, как он смотрит на сегодняшнее сражение ...

«Солдаты вынуждены были месить грязь на дорогах и тропинках, делая длительные утомительные переходы, выполняя приказы по перегруппировке 2-й армии...», «Солдаты 3-й дивизии, с трудом промаршировав по грязным затопленным дорогам, с разрушенными мостами, в холоде и под дождем, утром 2 октября, заняли силами 5-й бригады, справа, Моху; а 6-й бригады, слева, Бэркут...»

«Солдаты 3-й дивизии, которые впервые встретились с германской артиллерией, мужественно перенесли бомбардировку, отбили в кровопролитном бою все атаки и взяли несколько сот пленных».

— Для меня оно — самое тяжелое, потому что здесь я умру, а в других местах выжил.

Это логично, и я плачу за его слова медовой улыбкой.

— Но по сравнению с другими сражениями?

— Сравнения быть не может.

Сначала я принимаю это за оскорбление: нельзя сравнивать льва и собаку. Я чувствую, что так и не смогу ничего понять, что у меня опять не окажется данных, которые помогут мне предугадать будущее, что сегодня я не смогу установить «шкалу».

Усмехаясь, настаиваю:

— И все же?

Теперь я думаю, что он не так умен, чтобы верно оценить соотношение вещей. Здесь нужен более широкий взгляд и более верное понимание характерных деталей. Фикции сравнивать нельзя, а он не может воплотить их в реальность.

— Это совсем другое ... это не настоящая война. — И, повернувшись к своему соседу, тоже немцу, который курит: — So dumme Leute ... durch ein solches Trommelfeuer [42].

— Значит, вы считаете, что это был сильный ... необычный артобстрел?

Вот он, общий элемент в словаре нашей логики.

Он удивлен, что я понимаю по-немецки.

— Сильный? Хм ... — и усмехается. — Видели бы вы то, что довелось видеть нам — под Верденом на Сомме ... сотни гремящих пушек ... а сегодня их всего-то было, наверное ... восемьдесят, девяносто...

— Я не понимаю ... ведь вы говорили своему товарищу про сильный артиллерийский огонь ... вы имели в виду наш?

Он морщится от боли, с отвращением щупает свой живот. Как у всех больных перитонитом, у него исключительно ясная голова. Укол сделал его даже разговорчивым.

— Нет, я говорил о нашем. Вот что я вам скажу ... Мы, немцы, очень любим драться на дуэли. Особенно пруссаки у каждого есть шрам ... Вот, смотрите, — и он показывает мне рубец возле уха. — Ну так вот, у нас есть поговорка: не дерись на дуэли с тем, кто не знает правил, это опасно ... Могу вам сказать, господин офицер, что, если бы вы умели воевать, я не был бы сейчас здесь и не держался бы руками за свои кишки.

На минуту мне кажется, что он видит в нашей неумелости превосходство.

— Вы считаете, что мы выиграем войну благодаря нашей неопытности?

— Выиграете войну? Сказать по чести, я не уверен, что через несколько часов люди из триста тридцать седьмого не будут здесь, где мы с вами разговариваем. Я знаю, что умру, иначе был бы уверен, что через две недели меня освободят наши в Бухаресте.

И я понимаю, что он не шутит.

— Но что вы все же хотели сказать?

— Вот что, господин офицер ... у войны тоже есть свои законы ... как и у дуэли. На Западном фронте нам случалось не стрелять целыми часами, даже если англичане в это время играли в бридж на поляне ... Как, по-вашему, можно выжить? Потом, есть еще одно правило ... Если вы стоите, а противник идет в атаку, ваша артиллерия начинает стрелять ... Тогда противник останавливается, и его артиллерия начинает стрелять сильнее нашей ... Тогда вы уходите с позиции и даете им прийти и занять ее ... Потом стреляет ваша артиллерия, и он обязан уйти, оставив убитых и раненых, как положено. Потом, если он хочет, он приходит снова, если нет — то нет ... В случае необходимости все снова происходит, как сказано выше. Через заградительный огонь проходить не положено, господин офицер.