Уильям Шекспир - Ричард III

Сквозным свойством Ричарда, больше всего помогающим ему добиться цели, является полное отсутствие совести. Он глумится над стонами своих жертв, заглушает барабанным боем укоры матери. Словно для того, чтобы оттенить эту полнейшую неподвластность Ричарда призывам совести, Шекспир показывает душевное смятение и раскаяние убийцы маленьких принцев. В противоположность им Ричард остается бесчувственным к голосу совести.

Однако наступает момент, когда и в его душе происходит какой-то странный не то чтобы перелом, а скорее "надлом". Холиншед рассказывает, что после убийства маленьких принцев (даже в те времена убийство детей считалось особенно тяжким преступлением) Ричард утратил душевный покой: он не спал по ночам, вскакивал, хватаясь за кинжал, что-то бормотал... У Шекспира эта перемена в состоянии Ричарда показана шире и много выразительнее. В трагедии решающим моментом оказывается проклятие матери (IV, 3). Ричард теряет былую самоуверенность, и характер его как-то меняется, утрачивает гранитную устойчивость характеров марловских героев. Образ Ричарда не то что "развивается", но он трансформируется особенным образом. В Ричарде отнюдь не пробуждается совесть, но она как бы вторгается в него, просачивается извне. Частично поддаваясь и вместе с тем яростно противясь этому, Ричард надламывается и расщепляется. Прежние сила и ясность покидают его. Он начинает чувствовать, что ступил на неверный путь, что царство его "из тонкого стекла". Хорошо было бы вернуться, но он зашел слишком далеко. Он становится раздражительным, бессмысленно подозрительным, и дальнейшие убийства, совершаемые им, - лишь бесполезная бойня. Эта деградация Ричарда, нарастание в нем патологических черт прослеживаются Шекспиром с большой наблюдательностью. Второе сватовство Ричарда заканчивается лишь полууспехом. Ричард уже не владеет собой так, как владел прежде. Все его раздражает. Привычные доспехи кажутся ему тесными или слишком тяжелыми. Он отдает противоречивые приказания. Ряды его сторонников редеют, и никто так не способствует этому, как он сам.

Это - крах индивидуализма, гибель личности, отмежевавшейся от всего остального мира и противопоставившей себя ему. Гибель Ричарда показана здесь одновременно в двух планах: лично человеческом и политическом - параллелизм, который в углубленной форме мы встретим и в великих трагедиях Шекспира. Как конкретная человеческая личность Ричард заходит в тупик и как бы раздваивается. Ярче всего это раздвоение проявляется в его последнем монологе (V, 3), где одно его "я" выступает судьей другого "я". Но у этого второго "я" (прежнего его "я") - ни малейшего признака раскаяния, ни тени душевного сокрушения, одно лишь отчаяние и скорбь. Ричард ненавидит себя "за зло" что самому себе нанес", но измениться он уже не может. И у него вырывается дикий, отчаянный вопль: "Никто меня не любит! Никто, когда умру, не пожалеет!" И в самом деле, как другим жалеть его, когда он сам в себе не находит к себе жалости?

То же самое и в плане политическом. Ричард всех оттолкнул от себя, создал вокруг себя пустоту и гибнет, не найдя никакой опоры, никакой защиты от поднявшего на него меч мстителя-Ричмонда. Но в последний момент в нем вспыхивает пламя прежней энергии и прежней страсти. Он произносит блестящую речь перед войсками и кидается в бой. Но это бой уже не за власть, не за престол. Это бой за свою несломленную гордость, за "гордыню ума", по меткому выражению английского критика Даудена. "Коня, коня! Венец мой за коня!" таков последний возглас Ричарда, сумевшего погибнуть величаво, несломленным и до конца верным себе.

Все краски Шекспира в этой трагедии ушли на обрисовку Ричарда. На остальные персонажи их осталось мало. Но это вполне соответствует всему замыслу этой "монодрамы", в которой, подобно "Макбету", все остальное - лишь фон для центральной фигуры титанического, выходящего за рамки нормальной жизни героя. Есть прекрасные, выразительные и волнующие сцены с лорд-мэром, с маленькими принцами, со скорбными королевами, но все это дано в несколько приглушенных тонах, с нарочито ослабленной - для оттенения главной фигуры индивидуализацией.

Зато образ самого Ричарда, раскрытый диалектически и при всей своей монолитности многогранный и полный внутреннего движения, тщательно продуман и выполнен замечательно. "Ричард III" по жанру - переход от хроники к трагедии. Образ Ричарда - подготовка образов Яго, Эдмунда, Макбета, как и сама пьеса во многих отношениях - подготовка будущих "великих трагедий" Шекспира.