Он посидел в сосредоточенном безмолвии, потом спросил — все тем же странным, хриплым голосом, который, однако, звучал ласково:
— Чего желаешь ты, девушка?
— Ничего, гуру.
— Ты сказала неправду.
Я молча опустила глаза Неужели он видит скрытое в моей душе, этот святой?
— В сердце твоем любовь. Предмет твоей любви совсем рядом, но кажется тебе недосягаемо далеким.
Я будто онемела.
— Готова ты пойти на жертву во имя любви?
— О да! — сказала я, не успев подумать. — На любую жертву!
Я прикусила язык, но было поздно — тетива спустила стрелу.
Святой неподвижно сидел, закрыв глаза. После долгого молчания он промолвил:
— Ты мне не веришь. Запри дверь и ты увидишь, какую силу имеют мои заклинания.
Я не могла шевельнуться. Он встал на ноги и, возложив руку на мою голову, повторил:
— Запри дверь. Настал заветный час твоей жизни.
В его прикосновении была магическая сила: вдруг успокоившись, я шагнула к двери и заперла ее.
Указывая на рисунок, он спросил:
— Ты любишь Яяти?
Я не смела поднять глаза.
— Все еще не веришь? Не хочешь поверить, что моему внутреннему глазу открыто все? Хорошо. Я могу убедить тебя. Есть ли здесь дверь, ведущая в подземный ход?
— Нет.
— Есть.
Он дотронулся до еле видного выступа в стене, и стена бесшумно ушла вбок, открывая ступени, уходящие в темноту.
Не только я — наверняка никто в Ашокаване не подозревал о существовании подземного хода. Откуда мог знать о нем этот пришелец из ночи?
С улыбкой наблюдая за моей растерянностью, он второй раз нажал на выступ — стена закрылась.
— Ты любишь Яяти, а мы, отшельники, считаем благословенной истинную любовь. Силой моих заклинаний я сделаю так, что Яяти к тебе придет. Он придет подземным ходом и окликнет так, как звали тебя дома.
— Шама?
— Он так и позовет — Шама. Ты не испугаешься, ты нажмешь вот на этот выступ и откроешь ему. Следи только за тем, чтобы тебя никто не подстерег.
Я едва верила собственным ушам.
Что-то смутно тревожило меня в облике и поведении незнакомого святого, но я не могла понять, что именно. Будто почувствовав мою тревогу, он отвернулся, шагнул к двери и уверенным движением отпер ее.
А вдруг это козни Деваяни, подославшей святого, чтобы выпытать мою сердечную тайну, а потом поднять на смех?
Но незнакомец уже перешагнул через порог, его обступили слуги, и я слышала, как он раздавал благословения хриплым своим голосом. Тут же застучали копыта и заскрипели колеса — приехала Деваяни.
— Сестричка Шама! — крикнула она, как в детстве, — Понравился тебе отшельник?
Как далеко отодвинулись времена, когда мы звали друг друга сестричками!
— Очень понравился. Я готова служить ему всю жизнь, если позволит ваше величество!
Деваяни расхохоталась в ответ. Щелкнул бич возничего, и колесница умчалась.
И эту ночь, и многие ночи потом я провела в страхе, любопытстве и сомнениях. Но теперь я всегда проверяла, заперта ли моя дверь, перед тем, как отойти ко сну. Засыпала я поздно и с неохотой, точно чего-то ожидала. Человеку свойственно жить надеждой, какой бы призрачной она ни была.
Меня сильно взволновало известие, что Деваяни отбывает погостить в обители отца.
В день ее отъезда я места себе не находила от тоски. Деваяни может увидеть моих родителей, а я — нет… К ночи, однако, ожидание сменило тоску. Я лежала, устремив взгляд на портрет его величества, и не заметила, как задремала. Сквозь дрему мне послышалось, будто меня окликают.
— Шама! Шама! — звал знакомый голос.
Я проснулась. Сомнения не было. Голос глухо доносился из-за стены. Не помню, как я встала, как нащупала выступ в стене и нажала. Легко и бесшумно скользнула вбок стена. Передо мной стоял король. Мое сердце бешено стучало от невероятного счастья. Голова кружилась, я едва держалась на ногах. Король поддержал меня. В следующий миг я была в его объятиях.
И река влилась в океан.
Я открыла глаза. Где я? На седьмом небе? На ложе из белых цветов, принесенных водами Мандакини? На качелях, овеваемая прохладным душистым ветерком с гор Малаягири?
Месяц заглядывал в окно, пряча улыбку в прозрачный облачный рукав.
Король повернул мое лицо к себе и спросил:
— Где это видано, чтобы невеста скрывала лицо от жреца?
— С кем только ни сравнивали месяц поэты, никто еще не видел в нем жреца!
— Напротив, — возразил король, — месяц всегда был жрецом любви и освящал любовные союзы, такие, как наш с тобой!
Моя голова лежала на плече короля, и месяц видел нас вместе. Мне казалось, будто я омыта лунным светом. Нет, это был не лунный свет, а сознание того, что я любима. Я женщина. Женщина, которая любит и знает, что любима.
Читать дальше