Ирвин Шоу: Рывок на восемьдесят ярдов

Ирвин Шоу

Рывок на восемьдесят ярдов

Он принял высокий пас, энергичным движением бедер стряхнул руки полузащитника, который пытался уложить его на траву. Еще один полузащитник отчаянно нырнул ему в ноги, но Дарлинг эффектно перепрыгнул через него и он остался лежать на земле у самой линии схватки. Десять следующих ярдов он пробежал без помех, набирая скорость, дыша легко и свободно, чувствуя, как накладки то прилипают, то отстают от голеней, слыша за спиной тяжелые шаги, отрываясь от них, видя все поле: игроков своей команды, рассыпающихся веером, соперников, набегающих на него, блокирующих, борющихся за удобную позицию, зону, которую он должен пересечь. Все вдруг упорядочилось, встало на свои места, впервые в жизни превратилось в единое целое, заняв место бестолкового мельтешения людей и звуков. На бегу он чуть улыбнулся, держа мяч перед собой обеими руками, высоко вскидывая ноги, чуть ли не поженски вихляя бедрами. Центральный защитник бросился к нему, но он, имитируя уход налево, двинулся вправо, врезал ему плечом и, не снижая скорости, промчался мимо, вспарывая торф шипами бутсов. Теперь ему противостоял только опорный защитник. Он приготовился к встрече, приближался полуприсев, широко разведя руки. Дарлинг прижал мяч к груди, сгруппировался, и попер на него, двести фунтов мышц, помноженные на скорость. Он не сомневался, что проломит опорного защитника. Не думая, автоматически, врезался в него, выставив вперед одну руку, угодил защитнику в нос. Брызнула кровь, защитника отнесло в сторону, а Дарлинг легко побежал к "городу", слыша затихающий топот ног за спиной.

Как давно это было? Вроде бы осенью, когда по ночам землю схватывало морозцем, листья с кленов устилали стадион и тренировочное поле, девушки надевали пальто поверх свитеров, когда приходили посмотреть на тренировки во второй половине дня... Пятнадцать лет тому назад. Дарлинг осторожно вышел на то же поле в весенних сумерках, в туфлях, в двубортном сером костюме, мужчина тридцати пяти лет, прибавивший за эти годы десять фунтов, но не жира, с лицом, для которого временной промежуток между 1925 и 1940 годами не прошел бесследно.

Тренер довольно улыбался, помощники тренера переглядывались, как бывало всегда, когда один из рядовых игроков неожиданно проявлял себя, показывая тем самым, что их работа дает отдачу, что они не зря получают 2000 долларов в год.

Дарлинг затрусил назад, глубоко дыша, совершенно не устав, в прекрасном расположении духа, хотя его рывок составил добрых восемьдесят ярдов. Пот катился по лицу и пятнал фуфайку, но ему нравились эти ощущения. Теплая влага смазывал кожу, как масло. В углу игроки перебрасывались мячом. Шлепки по коже звонко разносились в осеннем воздухе. На другом поле новички отрабатывали и оттуда слышался резкий голос куортербека, топот одиннадцати пар бутсов и крики тренеров: "Живее, живее!" Его радовал смех игроков, он слышал аплодисменты студентов, сидящих на трибунах, он знал, что после такого рывка тренер обязательно выставит его на субботнюю игру с Иллинойсом.

Пятнадцать лет, думал Дарлинг. Он помнил душ после тренировки, горячую воду, мыльную пену, молодые поющие голоса, полотенца, острый запах масла гаултерии. Все хлопали его по спине, когда он одевался, а Паккард, капитан, который очень серьезно относился к капитанским обязанностям, подошел к нему, пожал руки и сказал: Дарлинг, в ближайшие два сезона тебя ждут блестящие перспективы".

Помощник менеджера суетился над ним, протирая царапину на ноге спиртом, заливая ее йодом, легкое пощипывание вновь позволило ему осознать, какое у него молодое и сильное тело. Царапину прикрыла полоска пластыря, и Дарлинг отметил, какой же белый этот пластырь на красном фоне его распаренной кожи.

Одевался он медленно, чувствуя шелковистость рубашки и мягкое тепло шерстяных носок и фланелевых брюк, столь отличные от шершавости защитного жилета и бедренных накладок. Он выпил три стакана холодной воды и сухость, вызванная потерей жидкости во время тренировки, ушла из горла и живота.

Пятнадцать лет.

Солнце село, небо за стадионом позеленело и он рассмеялся, глядя на стадион, возвышающийся над деревьями. Он знал, что в субботу, когда семьдесят тысяч глоток ревели при выходе команды на поле, часть этого салюта будет предназначаться и ему. Шел он медленно, прислушиваясь, как хрустит гравий под ногами, вдыхая вечерний воздух. Ветерок играл его влажными волосами, приятно охлаждая шею.