Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Пыхтя и ругаясь, клеил он во дворе камеру. На душе кошки скребли. Утром, выпуская скотину на выпас, он заметил, что прихрамывала сивая овца. Он осмотрел ее, ничего подозрительного не нашел и отпустил в отару, Но настроение было испорчено. Чертову камеру он кое-как заклеил, колесо поставил на место, яростно попинал баллон. Вот тут-то и подрулил братец из района. И не один — с двумя долговязыми. Должно быть, на взводе были, потому уж больно фамильярничали. Поздоровались — «бай» да «бай». О житье-бытье порасспросили — «бай» да «бай». То ли усмехались, то ли завидовали — не поймешь. Только не по душе были Лапке эти намеки. Ввалились гости бесцеремонно в дом. Да еще шутки шутят: «Пожалуй, заночуем в доме бая. В картишки поиграем, потрясем малость байскую мошну». Зло взяло. За кого эти хлыщи его принимают? Им небось водку ящиками ставь, А тут жена уж больно резво забегала, захлопотала. Услужливость свою выказывать вздумала. Ну, он и съежился, аж нутро выворотило, а братец на голос нажимать начал, Тогда и взорвало его, и в злобе хрясь бабу наотмашь.

Гости спешно убрались восвояси. Даже выбравшись на большак, Молда не мог успокоиться. От досады и стыда душа заныла. Какими глазами посмотрит он теперь на приятелей? Ах, негодяй! Где это видано — на глазах гостей бабу колотить? Ну, не нравятся гости — крепись, виду не подавай. А то что? Ай, срам! Ай, позор!.. От обиды аж в глазах жарко стало.

Подумал Молда: «Слишком я сердоболен. Простота и доброта меня губят. Всем угодить норовлю. И сам же страдаю. Видно, не зря говаривала мать-покойница: «Смотри, сынок, как бы не прослыть лгуном! Наобещаешь всем по доброте своей, а выполнить обещания не сможешь. Вот и запишут тебя в обманщики». И впрямь: больно всем и во всем потакаю. Какого дьявола, спрашивается, мотаюсь я сегодня с утра по долинам и по взгорьям? А все началось со звонка одного из этих долговязых. «Не повезло вчера. Голова трещит. Поразвеяться бы надо…» Тут и второй нудить начал: «Стал главврачом — забыл старых приятелей, а? А бывало, горсть толченого проса пополам делили. Айда, смотаемся в совхоз, мясцом ягненка полакомимся да сорпы свежей попьем». Разве тут откажешь? Вот и смутили дружки любезные его покой, заставили отложить исследование, над которым корпел последнее время, сорвали с места в поисках зыбких удовольствий. Поехали. В одном доме жирного куардыка отведали. В другом — кумыс попили. В третьем — не то чаек с коньячком, не то коньяк с чаем. По пути решили завернуть еще и к брату, чтобы поклониться старой матери. Тут-то и нарвались на конфуз.

Да-а… рано, слишком рано разошлись их пути. На уме Лапке были одни забавы; Молду влекли неведомые думы.

«Может, я слишком серьезно отношусь к жизни? И, может, напрасно себя так выматываю? Вот дружки мои ничем себя не утруждают, живут как бог на душу положил, в картишки играют, винцо попивают, палец о палец не ударяют. И собой довольны, и жизнью довольны.

Живи так, может, и я не постарел бы так рано. Почему бы и мне не поволочиться за красивенькими сестрами? Не петь во все горло на вечеринках? Не знаться с именитыми? Вопросов много, ответа нет. Только и делаю, что извожу себя думами бесплодными. Прав был, видно, Абай, когда писал: «Нет отрады в этом мире мыслящей душе».

Во-первых, он допустил оплошность, нагрянув с людьми к этому скряге. И потом, во-вторых, напрасно на правах старшинства принялся учить его уму-разуму. А в-третьих, этот дьявол самолюбив и завистлив. Он полагает, что все вокруг — праздные гуляки, а он один — трудяга. Он, видишь ли, колесо чинит, а брат на служебной машине по гостям раскатывает. Не постеснялся, дурень, при людях скандал затевать. Разве такого образумишь? Разве высветишь мрачные закоулки его дремучей души?

В прошлую среду Молда оперировал семнадцатилетнюю девушку. Плакала накануне, бедняга: «Разве жизнь — только боль и муки? Ну, почему я такая несчастная?!» Что он мог ей ответить? Бывает, растет в тени нежный цветок, а его обвивает, душит цепкий хмель. Таким цветком почудилась ему больная девушка. Два часа бился он со злой болезнью. На другой день жена заметила, что на висках его прибавилось седины… А неделей раньше привезли парализованного юношу. Семь лет пластом пролежал в постели с тяжким недугом позвоночника. Пролежни — страшно смотреть. «Пройти бы на собственных ногах десять шажков — другого счастья не желал бы», — заметил как-то юноша, и от этих слов сердце у врача заныло.

У больных следует учиться ценить жизнь. А чему учит здоровый, как конь, Лапке? Разве что жадности, скопидомству, крохоборству. У него один смысл — урвать, хапать. Залезет волк в овчарню соседа — он только обрадуется да одеяло на голову натянет, притворившись спящим. Захлестнет человека половодье — руки не протянет. Спасибо судьбе, что не уродился этаким чурбаном…