Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Омирсерик вспомнил встречу с будущей своей женой. Было это на Новый год. Земляки пригласили его, студента педагогического института, на вечеринку. Омирсерику, как надежному человеку, не жадному до еды и питья, доверили откупоривать бутылки и следить, чтобы рюмки у всех были полными. В те далекие времена юности на вечеринках увлекались играми, много пели, на домбре тренькали, рассказывали различные истории. То ли с непривычки, то ли с голодухи, то ли оттого, что отпивал из рюмки маленькими глотками, Омирсерик быстро опьянел, забыл про свои обязанности.

А когда хмель немного прошел и он снова стал различать лица гостей, Омирсерик вдруг увидел: прямо напротив него сидело опрятненькое, нежное, как очищенная луковица, создание. От неожиданности он даже растерялся. В больших глазах девушки мерцали загадочные лучики. И держалась она просто — не кокетничала, не хихикала беспрестанно. Омирсерик завороженно глядел на девушку и не мог понять, чем она его так обворожила. Было видно, что и других джигитов она не оставила равнодушными.

А-а-а! Омирсерик мысленно подстегнул себя. Сейчас я вас, гривастых хвастунов, самонадеянных горлопанов, проучу. Покажу-ка я вам, как нужно за красивой девушкой ухаживать… Он лихо опрокинул рюмку и почувствовал шальную храбрость. Не будь этого благословенного зелья, просидел бы тогда в углу, уткнувшись носом в стол. А тут, хотите верьте, хотите нет, смело подошел к девушке и пригласил на танец. Дальше все было как во сне…

Омирсерик грустно вздохнул. А ведь она, та красавица, заслуживала иной доли. Ведь это он превратил фею в заурядную бабу. Другой бы наверняка ее на руках носил, одевал бы с иголочки, по городам и заморским странам возил бы. А так что? Неистово дует, завывая, ветер Львиная Грива. Жена, поблекшая, покорная, погрязла в нескончаемых домашних хлопотах. Вот сидит на полу, подогнув одну ногу, и месит на выделанной шкурке тесто. Худые лопатки под выцветшим платьем ходуном ходят. Омирсерику от этих мыслей сделалось совсем тоскливо. Ах, как верно сказано: золото, что в руках, зачастую за медь принимаем. Жена перехватила его грустный взгляд, сказала насмешливо, будто холодной водой окатила:

— Что, бедняга, приуныл? Глаза затуманились, будто маковой настойки выпил.

Омирсерик вдруг сказал:

— А… что, если пошлем за редактором? Пусть посидит с гостем, побеседует… Как-никак он единственный, кто в нашем краю пером по бумаге царапает.

Тень досады промелькнула на лице жены.

— Уж больно он нос задирать стал. И при людях разговаривает так, будто ты у него в прислугах.

Что ж… зорок глаз у жены. Водится за Олжатаем такой грешок. Недавно Омирсерик позвонил ему домой. «Алле-еу!» — прокричал в трубку приветливо. «Да-а-а…» — угрюмо откликнулся Олжатай. «Ну, как жизнь? Как здоровье?» — «Вполне», — сухо ответил Олжатай. «Как жена? Как дети? Все ли в здравии?» — «Вполне», — пробурчал Олжатай. И дальше, о чем бы ни спрашивал, ответ один: «Вполне». Откуда такая мода? Что за словечко убогое? С каких пор стали казахи приветствовать друг друга таким образом? Правда, недавно Олжатай пробыл целый месяц в столице на курсах. Может, там он научился такому обращению? Так подумал тогда Омирсерик про себя. А жене сейчас ответил:

— Ладно уж… Не суди его строго. Такая уж натура у человека. Просто не хочется, чтобы гость из столицы подумал, будто я здесь одинок, как былинка на солончаке.

Жена особенно возражать не стала.

— Дело твое, конечно. Я это к тому, чтобы ты выбирал себе товарищей из своего круга. А Олжатай тебе не ровня. Мне не угощения жалко. Хочешь — пригласи.

Средний сын тут же отправился в районный центр приглашать редактора. А Омирсерику стало как-то не по себе, будто надел кирзовые сапоги на босые ноги. Глотнув прямо из чайника теплой воды, он опять подался на улицу. Солнце опустилось к горизонту. Багряный диск купался, таял в раскаленных лучах.

Так что же получается? Неужели добрые отношения с Олжатаем разладились? Неужели моя тропинка покатилась под гору, а его дорожка взбирается круто вверх? Покойный отец, помнится, говаривал: живого от мертвого отделяет всего шесть вершков сырой земли. А их, Омирсерика и Олжатая, что разделяет? Неужели спесь в велюровой шляпе, надетой набекрень, и скромное житье-бытье в измятой кепчонке, надвинутой на глаза?..

С такими невеселыми думами он отправился к соседу за барашком. Железные ворота оказались запертыми. Странно… В этом ауле, сколько он себя помнит, никто никогда — ни днем, ни ночью — еще не запирал ворота и двери. Что это соседу в голову взбрело? От досады и недоумения Омирсерик заколотил в ворота изо всех сил. Огромный волкодав рвался на цепи, захлебывался от ярости. Наконец показался хозяин.