Дукенбай Досжан - Шелковый путь

— Ну что ты так переживаешь, даже руки трясутся, — сказала жена. — Все разлил из чаши. Я слышала, что, когда совхоз купил сад, мастер Айсын съездил туда и выпросил пару деревьев. Ты же знаешь Айсына. Такой же чудак, как и ты. Когда делал чашу, он ведь не думал, что испугает тебя.

Вернув чашу жене, он попросил, чтобы она вымыла ее, почистила и принесла ему. «Мучается, что вернули ему частицу его сада», — подумала жена и пошла мыть чашу.

Чаша вернулась к Кыдырме сверкающая, с желтым глазком на боку.

Видно было, что даровитый мастер Айсын немало сил приложил к упрямому дереву, выросшему на каменистой почве. Дерево не изменило своей природной окраски, сохранило прохладный запах мускуса.

Здоровое урючное дерево имеет особую окраску, и мастер сохранил этот ало-коричневый цвет в своем первозданном виде, сделал чашу почти невесомой. Говорят, напиток, поданный в такой драгоценной чаше, делается еще вкуснее.

Кыдырма пошел в совхозный сад и несколько часов копал там землю. Но его все время что-то беспокоило и отвлекало от работы. Он вернулся домой и лег в постель.

Видимо, жена успела сообщить, что ему нездоровится, потому что пришла девушка-врач и стала обследовать его. Прибежал Дильдебай, изрыгая слова, словно разболтанный в бурдюке кумыс пену. Девушка-врач, которая думала по-русски, а говорила по-казахски, не разобралась в состоянии Кыдырмы, сказала, что все у него в порядке, ничего страшного нет, и ушла. Дильдебай остался и до того заморочил голову хозяину дома, что тот рад был бы избавиться от него. Однако настроение Кыдырме все же поднял. Кроме того, он пригласил Кыдырму в гости, и тот согласился, надеясь вволю поесть копченой конины в доме бригадира.

Была и другая причина того, что он согласился. Он подумал, что, может быть, так он быстрее привыкнет к новым местам, избавится от черной, тягучей тоски по своему родному аулу, по урюковому саду, который, говорят, вырублен.

Вечером в четверг, когда они с женой вышли из дома, Кыдырма обратил внимание на заходящее солнце. Оно было похоже на огромную искру, упавшую в фиолетовые тучи. Такой заход предвещал ветреный, беспокойный день.

Они вошли во двор Дильдебая. Половина двора была отгорожена железной сеткой, Дильдебай держал здесь индюков. И сам он как раз раздавал корм птицам. Увидев гостей, он поспешно поднялся и повел их в дом, по дороге рассказывая о совхозных новостях.

— Кстати, заколол нетельную кобылицу для косцов, — сказал Дильдебай. — А голову принес, чтобы преподнести ее вам.

— Для гостей варят лобную часть, а не всю голову целиком, — проворчал Кыдырма, проявляя свою осведомленность. — Ни сейчас, ни в старые времена, никогда для гостей не варили целиком всю голову.

— В былые времена мы довольствовались и куском хлеба, — возразил Дильдебай. — Теперешние косцы любят поесть. Мешок муки съедают за неделю. Попробуй их не накорми.

Дильдебай продолжал жаловаться на прожорливость косцов. А может, тут повар виноват?

Забот у него хватает. Поспевает люцерна, а там и медвежью траву можно косить. И за всем надо следить ему, бригадиру. Вот и приходится бегать с утра до ночи, свободной минутки нет…

Потом Дильдебай вдруг вскочил:

— Кыдеке, чем сидеть сложа руки, сыграю-ка вам на домбре.

И он тут же снял со стены домбру. Кыдырма с интересом взглянул на инструмент.

Дильдебай понял его интерес по-своему и, согнувшись, принялся усердно хлестать по струнам. Кыдырма внимательно прислушивался, звук домбры показался ему знакомым. Одно из деревьев его сада в Кенколтыке во время бури так же стонало и скрипело, как эта домбра, так же гудел его ствол.

Кыдырма вдруг выхватил домбру из рук ошеломленного хозяина.

— Это ведь урюк! — воскликнул он.

— Ойбай, почтенный, домбра моя, — стал объяснять Дильдебай. — Мне ее сделал мастер Айсын за одну овцу. А из какого дерева, меня это не касается.

Кыдырма долго рассматривал тяжелую домбру, поворачивая ее и так и эдак. Иногда он трогал струну и, склонив голову набок, прислушивался к гулу домбры. В эту минуту весь мир для него переставал cyщecтвовать, словно бы он улавливал какой-то давно забытый мотив, напоминавший ему о поре юношества, о годах молодости, и вспоминал свои давние мечты, которые уже давно похоронила жизнь.

Он думал, что человек живет благодаря мечте, намечает себе желанную цель, торопится к ней, выбиваясь из последних сил. А достигнув ее, осуществив мечту, снова начинает стремиться к недосягаемому, казалось бы. И вдруг это недосягаемое совсем уже рядом, стоит лишь протянуть руку, чтобы добыть его. Но силы уже нет, и пора умирать.