Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Вот тогда с юга, с Бухары, что ли, и прибыл к нам почтенный Пахриддин, ученый-мулла. Привез с собою двух маленьких детей погодков. Смутное время согнало его с родных мест и, словно скорлупу на волнах, перенесло к нам на Каратау. Отощал мулла, хоть ножи точи об его скулы. Одна чалма только и виднелась, широкая, как этот стол. Человеком оказался он просвещенным — кончил медресе, но темных казахов не чуждался. Наоборот — со дня приезда стал со всеми знакомиться, завел друзей в аулах. Люди пашут — он водит быков, люди жнут — спешит наточить им серпы. Заболеет кто — полечит, применив знахарское искусство. И слова плохого никто не сказал ему, везде оказывали уважение мулле, за дастарханом ему почетное место и лучший кусок… Умерших отпевал, живых утешал, врагов мирил между собою. К тому же он был единственным муллой на всю огромную степную округу, охваченную смутой и безвременьем.

Да, придись нам кто по душе — будет ему как в золотой колыбели. Скинулись мы всем миром и построили мулле дом в четыре комнаты, беленький, как яичная скорлупа. Один привез ему дров, другой дал согум, мясо на зиму, третий выделил из своих запасов хлебного зерна. И задымил новый очаг в ауле наравне с другими. Высоко держал мулла голову, увенчанную белоснежной чалмой.

Но две вещи вызывали тайное удивление людей. Первое, что плечи муллы всегда накрывал чапан чистого шелка, в то время как по всей округе нельзя было найти и лоскута на заплату; а второе — всюду сопровождали муллу двое детишек, лопочущих тонкими голосами, одетых весьма опрятно. А ведь неудобно, если одинокий мужчина водит с собою детей куда ни попало… И вот присмотрелись постепенно — и увидели, что те, кого мы принимали за неказистых детей муллы, на самом-то деле оказались супружеской парой низеньких, тщедушных людей. Они всюду и следовали за муллой, правоверно прислуживая ему, подносили теплую воду для омовения, расстилали молитвенный коврик… Действовали столь важно, словно исполняли саму волю аллаха. Но зато, если мулле преподносили баранью голову, вкусные уши доставались малорослым прислужникам.

Запомнилось мне, как в дни уразы [36] Ураза — пост у мусульманских народов. Нурбала, отец этого стервеца Кумисбека, сам такой же нахал, как и сынок, пристал к мулле с расспросами: кто да откуда эти несчастные? Мулла не рассердился на глупца и довольно спокойно отвечал: «Ничего не знаю и сам о прошлом этих добрых людей. В лихой год Змеи, когда начался голод, подобрал я их на улице Бухары, не дал им умереть. Подлечил, вымыл, одел и поставил на ноги. И вот, то ли из-за благодарности, то ли по внушению свыше, они не покинули меня, когда жена моя умерла и я остался один. Стали всюду следовать за мною, словно тени мои, и служить мне, как родные… Вот вам и весь сказ».

Ладно, пусть будет так, решили мы. В этом мире много неизведанных закоулков, как дырок внутри коровьих почек. Не нам, деревенским казахам, разбираться во всем этом… И вот вскоре мы узнали, что женщина ходит беременная. Добрый мулла не мог скрыть радости по этому поводу. Если память не изменяет мне, прислужница муллы разрешилась к концу жатвы, когда аул закончил все работы. Родился у нее мальчик. Стало быть, у этих жалких людей появился теперь наследник. Мулла проявил щедрость, заколол барана и раздал сиротам семь рублей, как то установлено обычаем.

Хотели в день торжества устроить «козлодрание», дать поразмяться джигитам, однако тут некий баламут завопил, от злости хватая пыль с дороги и подбрасывая над головою, что аул заработает позорную славу, устроив кокпар в честь безродных… Ну и хватит об этом, мало ли дураков на свете. Итак, принялся наш мулла день и ночь листать священные книги — искал там достойное имя для малыша. И наконец решил: «По имени бесстрашного святого, верно служившего пророку Мухаммеду, назовем мы дитя Ягимусом!» Собрал старых людей и попросил их благословения на это.

Однажды в ауле были поминки — как раз исполнилась годовщина смерти Нурбалы, отца нахала Кумисбека. Незадолго перед этим Кумисбека прогнали с должности заведующего фермой, и он пристроился начальником почты… Мулла в его доме читал ночью Коран, а недоросток-прислужник был рядом. И вдруг — то ли отравился, то ли внезапная хворь напала — стал он кататься по полу, кричать тонким голосом. Посинел, побелел, начал страшно икать — и к утру бедняга скончался в страшных мучениях. Все мы, собравшиеся на поминки, были опечалены. Хоть и чужак и ростом мал, но все равно он был человек, такой же, как и все. И мы уже привыкли к нему — хоть частенько и подтрунивали над ним, но любили его за незлобивость и добродушие… Жена, бедная, пережила его ненамного — вскоре умерла с тоски.