Василий Аксенов - «Юность». Избранное. X. 1955-1965

Я не люблю себя, когда
Опять любовь меня уносит
И я покорна, как вода
На деревянном водосбросе.

И, как разлив большой воды.
Теряю путь и очертанье,
И только счастья ожиданье,
Как ожидание беды…

А в сердце, в самой глубине.
Ищу отчаянно свободы,
А нежность копится во мне.
Как будто грунтовые воды…

Но я люблю себя, когда
Любовь права свои теряет.
Спадает полая вода
И направленье обретает.

И в сердце пушечки палят:
«Ура!» — и я ловлю устало
На палубе прощальный взгляд
В меня с озерного вокзала.

Я не щедра. И не добра.
Глаза сощурены и малы.
И путь мой прям, и мысль остра.
Как будто прорези канала!

Здравствуй, радость моя, — земля.
Асфальтированная небом,
Серым зайцем — угольным снегом
Вся одетая, как поля,
По которым легла лыжня,
Голубая, трамвайная…
Горожанкой я рождена,
Будет стриженою трава моя,
Будет слепнуть ладожский лед
На заливе — моей ладони…
Как взлетающий самолет,
Я разбег беру на бетоне
И лечу над землей, лечу…
И, как птица, домой хочу…
Ах, какой бумагою писарской,
Кто решал за меня во мгле,
Будет Гаванской или Шкиперской
Моя улица на земле…

Над землей кружится первый снег.
На землю ложится первый снег.
Пишут все —
Печатают не всех.
Иногда печатают не тех.
Пишут про зеленые глаза
Или про дорожные волнения.
Образы стоят, как образа.
По углам в таких стихотворениях.
Только есть стихи — как первый снег.
Чистые,
Как белый первый снег.
Есть они у этих и у тех.
Ненаписанные, есть у всех!

Есть термин особый —
«рабочая сила».
Есть термин железный —
рабочая сила!
И хочется мне задохнуться от
              крика;
«Рабочая сила» — строка из
             приказа!
Да, сила, но как же она многолика!
Да, сила, но как же она разноглаза!
Железные корни пустившая в
              камень,
безлюдной тайгой протянувшая кабель…
Я встретил на Братской рабочую силу —
она оказалась девчонкой красивой,
с губами припухшими,
тонкой фигурой,
на ногте,
как ранка,
след маникюра.
Рабочая сила,
а имя — Фаина.
Ах, как она водит по стройке
              машину!
Все может:
прорваться сквозь дождь
и сквозь слякоть,
крутым поворотом
промчаться шикарно
и даже… —
вы слышите! —
даже заплакать,
прижавшись покрепче
к любимому парню.
Снимает спецовку
в грязи и в бензине,
в горячих ладонях
усталость и сладость.
Снимает шофер «рабочую силу»
и одевается в девичью слабость.
И снова становится
девочкой бойкой…

Есть термин — «рабочая сила».
Прекрасно!
Но сколько же лиц
у великого бога,
всемирного бога —
рабочего класса!

Снова к вам прихожу,
березки-фасонницы,
до утра не стоять вам теперь
нелюдимо:
раз ко мне приходит бессонница,
вы мне просто необходимы.
Раз весна зашумела
по жилам и в желобе,
не желая считаться
с зимней просинью,
разговором зеленым разговаривают желуди
с синей озимью!
Я заснуть не могу
от радостной зависти,
я забыть не могу,
как шептались влюбленные ивы,
как влюбляются сливы
по самые завязи
в этот мир,
молодой и счастливый!
И осенние шорохи
и шепот влюбленных
охраняет влюбленный часовой на посту…
Я стою, как березка,
молодой и зеленый,
вы подвиньтесь, березки:
я с вами до утра порасту!

Все поезда уходят без меня.
Ночной перрон от фонарей нагрелся.
И, над глухими шпалами звеня,
как две вожжи, перехлестнулись
               рельсы.
А поезд — он живой: он тоже может
захлебываться ветром, уставать,
лететь, спешить, и только пот
              на коже,
на гладкой коже будет выступать.
Я догоню зеленые составы
и поручни холодные схвачу.
Меня подсадят тоненькие травы.
Я полечу, я тоже полечу.
Заплещутся полынные откосы.
И дух ржаной. И стылые ручьи.
И горькие, усталые березы,
светящиеся фосфором в ночи.
И месяц щукой вынырнет на плесе,
и дни по шпалам будут мчаться
               прочь,
и пробредут задумчивые лоси,
над головой раскачивая ночь.
А где-то тихо заклекочут лебеди,
и воробьихи на кустах замрут.
И будет ветер разбиваться
             вдребезги
о вычерченный рельсами маршрут.