- Нам нужно знать имена тех, с кем вы работаете.
- Можете посадить меня под замок и избивать до потери сознания, но об этом я не скажу ни слова. Могу я позвонить адвокату?
- Погоди, красавчик, ты у нас заговоришь! - сказал начальник.
Они отвели его в подвал и поместили в так называемую "дыру" - в подземную камеру с крохотным глазком в железной двери; в камере было только зловонное помойное ведро и ведро с водой, которое, очевидно, лишь недавно перестало быть помойным. Том остался один, и всякий раз, когда слышались шаги, он думал, что к нему идут с резиновыми дубинками.
Профсоюз всегда имел точные сведения о том, куда направлены его организаторы, и требовал, чтобы они как можно чаще звонили в комитет. Когда кто-нибудь долго не звонил, было ясно, что его забрала полиция. О Томе не было ни слуху ни духу, и начались поиски. Позвонили всем женам, матерям и сестрам сочувствующих союзу рабочих и мобилизовали их. В полицейском участке звонил телефон, и возбужденный женский голос требовал сведений о Томе Шатте. Никакие отговорки не принимались - он задержан полицией, или полиция знает, где он, - и голос требовал его освобождения. Сержант вешал трубку, но сейчас же телефон звонил снова, и другой голос обращался с тем же требованием. Телефон звонил круглые сутки, так что пока Том Шатт находился в заключении, полиция не могла заниматься никакими делами.
Если через несколько часов не поступало никаких сведений о задержанном, начинался нажим на компанию. Это был своего рода "саботаж", который можно было бы назвать "умышленным нанесением вреда", но, разумеется, это было нисколько не хуже, чем держать без законных оснований человека в подвале тюрьмы и время от времени избивать его резиновыми дубинками, не оставляющими следов на теле. Кто-нибудь из сочувствующих рабочему союзу отправлялся в аптеку или еще куда-нибудь, где был телефон-автомат, вызывал контору компании и просил соединить с кабинетом директора. Затем происходил такой разговор:
- Это секретарь директора?
- Да.
- Пожалуйста, Тома Шатта.
- Какого Тома Шатта?
- Он организатор союза автомобильных рабочих Америки. Ваша полиция держит его в тюрьме, и мы требуем его освобождения.
- Нам ничего о нем не известно.
- Доложите об этом мистеру Эдзелу Форду и скажите, чтобы он потрудился узнать о нем. Ваш телефон не будет работать, пока Том Шатт не будет освобожден.
После этого под рычаг телефона подсовывалась спичка. Рычаг не мог опуститься; и с этого момента станция отвечала "занято" всем вызывавшим Фордовскую компанию до тех пор, пока телефонная компания не посылала монтера исправить повреждение. Тем временем звонивший переходил к другому телефону, и все начиналось сначала. Вызов стоил всего пять центов, и поскольку звонило несколько человек, вскоре все телефоны Фордовской компании оказывались "занятыми", и высокооплачиваемым служащим, которые пытались вызвать Нью-Йорк или Чикаго, чтобы заключить миллионную сделку, приходилось садиться в машину и ехать куда-нибудь, откуда можно было позвонить по телефону. "Том Шатт? Кто такой Том Шатт?" - спрашивали по всей конторе, и тысячи клерков говорили шепотом: "Это профсоюз! На фордовском заводе хотят организовать профсоюз!"
82
Том Шатт вышел на свободу. Но в тюрьме остался другой узник, остался без всякой надежды на освобождение. Это был автомобильный король - пленник миллиарда долларов; его ноги были скованы, чтобы он не мог шагу ступить самостоятельно, и его ум был скован, чтобы ему не могло прийти ни одной мысли, неугодной миллиарду долларов. Миллиард долларов говорил ему, что он предмет смертельной ненависти масс; что полмиллиона людей проклинают его за то, что он обрек их на медленную голодную смерть; что существует заговор, охватывающий всю страну, весь мир, чтобы отнять у него богатство. Фермерский сын, когда-то веселый и разговорчивый, стал угрюмым и мрачным, полюбил одиночество и следил за своей охраной, чтобы та неусыпно следила за его безопасностью.
Генри Форд, который был когда-то самым лучшим из хозяев, стал самым худшим. Конкуренты обогнали его, и он платил теперь самую низкую заработную плату во всей автомобильной промышленности; его рабочие получали в среднем меньше тысячи долларов в год. Его система эксплуатации была самая жестокая, она вошла в поговорку среди рабочих. Шестнадцать лет назад он во всеуслышание заявил, что его рабочие, если хотят, могут вступать в союзы; теперь он тайком распорядился, чтобы всякий, кто только упомянет об этом, был немедленно уволен, и для этой цели ему пришлось завести такие разновидности шпионов, каких еще не знали Соединенные Штаты Америки.
Читать дальше