Эптон Синклер - Автомобильный король

56

На бирже снова произошла паника; затем еще и еще - через длинные и короткие промежутки. Деловая жизнь Америки замерла. Затем она стала чахнуть и, наконец, скончалась. Сбыт падал, торговые агенты аннулировали заказы; страх пополз от розничных торговцев к оптовикам, затем к транспортным конторам и промышленникам, затем к первоисточникам сырья и энергии. Прибыли иссякали, и акции падали. "У рынка провалилось дно", говорили маклеры, увольняли своих служащих, закрывали конторы и шли на пристань Ист-Ривер и бросались в воду или подымались в лифте на крыши зданий, в которых помещались их конторы, и летели через перила вниз головой.

От первого краха и до кульминационного пункта кризиса прошло три с половиной года - почти все царствование "Великого инженера". Кризис отравил жизнь бедняги Герберта, потому что он не видел за собой вины и все же принужден был принимать упреки. Все, что он мог придумать, это заставить конгресс утвердить огромные субсидии его друзьям и благодетелям, крупным банкам и трестам, которые дали денег на предвыборную кампанию. Предполагалось, что эти субсидии просочатся к потребителю и будут содействовать оживлению торговли. Но случилось так, что деньги застряли в банках; банки не могли открывать кредит, если не рассчитывали на прибыль, а как мог предприниматель гарантировать прибыль, когда не было никого, кто бы мог тратить деньги? Это был конец эры процветания.

Американец, текущий счет которого шел на убыль, естественно, первым долгом экономил на том, что оставался при старом автомобиле и не покупал нового. Поэтому первый удар пришелся по автомобильной промышленности. В год с небольшим только в одном Детройте 175 тысяч рабочих очутились без работы. Город оказывал помощь сорока тысячам остро нуждающихся семейств, и дефицит его достиг 46 миллионов долларов.

Естественно, автомобильным промышленникам пришлось сократить излишки, хранимые в банках, а простые люди были вынуждены изымать вклады, чтобы дотянуть до конца недели. И вот как-то Эбнер Шатт, выйдя из ворот завода, купил у знакомого газетчика вечернюю газету и увидел заголовок, сообщавший о затруднениях одного банка, а этот банк был именно тот, в котором он хранил свои сбережения. Дрожа от страха, он кинулся к своему потрепанному "форду", к одной из многих моделей Т, выстроившихся в отведенном для них месте. Он помчался к банку, но, разумеется, часы приема уже кончились, и ему не оставалось ничего другого, как стоять перед закрытой дверью и расспрашивать других вкладчиков, не менее его напуганных и несведущих.

Крах банка! Эбнер всегда уповал на это солидное учреждение с внушительными колоннами и бронзовыми перилами так же, как он уповал на Генри Форда, на правительство Соединенных Штатов и своего бога, которому он вверил свое вечное будущее; эта четверка была нерушима на веки веков, она была выше и вне понимания бедного трудящегося люда. И вдруг он узнал, что банк может лопнуть, и что правительство взяло его под опеку, и что никто не сможет получить свои деньги, по крайней мере в течение некоторого времени. Но в конце концов все уладится, успокаивали газеты; когда затрагивались такие темы, то в заключение всегда говорилось, что Америка крепка, и что в конце концов все уладится, и что требуется только одно "доверие".

На следующее утро Эбнер рассказал мастеру о своей беде и попросил разрешения уйти часа на два, чтобы получить в банке деньги. Мастер ответил приветливо: "Ладно, Шатт, ступай в банк по своим делам, но раньше возьми расчет, нам, знаешь, нужны рабочие, которые не бросают работу среди дня, а потом я давно замечаю, что ты не управляешься с работой".

И вот Эбнер стоял посреди мастерской, слезы текли по его щекам, он умолял начальника, снова и снова рассказывал ему длинную историю о том, как давно он работает на великого и доброго мистера Генри - вот уже двадцать восемь лет, и, казалось бы, это должно дать кое-какие права. "Как же это, мистер, ведь у меня жена и дети, что же я буду делать?" Но мастер был неумолим. Дело в том, что он получил распоряжение немедленно уволить десяток рабочих, и он все раздумывал, на ком остановить выбор, и вот этот несчастный старикан сам напросился; высунул голову и - хрясь, топор опустился. Мастер в конце концов всего только человек, и не очень-то весело смотреть, как такая старая кляча трусит от станка к станку, уставленных в ряд длиной с полквартала, и не поспевает, и еще нужно покрикивать на него. Когда в цехе надо наводить экономию, неплохо начинать с того, что может сберечь мастеру голосовые связки.