Сергей Бобров - Сборник - стихи и письма

Искусства радуги, - нам петь

Родному, золотому миру

И в тяжкий сумрак улететь, -

И пусть «нутра» глашатай – ворон –

Кричит, что мир наш – в два шага:

Анаколуф и оксюморон

Тогда воздвигнем на врага.

Горделивый и свободный

Чудно пьянствует поэт!

Вы, древле пламенные мифы

Души светили горний снег!

На склоне италийских нег,

Каких не ведали калифы,

Возрос и в ясный прянул день

Такой напев высокопарный!

В небес громаде лучезарной

Ты, дням ревнующая тень,

Ширяясь и над нами нынче

В лучах стареющих зениц –

И под оплотами границ

Как искусительный да Винчи; -

Подъяв неведомый венец,

Ты бросила в истомы света:

Непокоренного поэта

Неизгладимый образец.

По воздушному тротуару

Ниспускается бегучий лимузин,

Пригибаясь в жизненную амбру,

Расточая свои триста тысяч сил.

Радуги возносятся, как дуги,

Круги их – как барабаны динамо,

Плуги кругов – пронзая, легки;

Ввысь опрокинута воздушная яма.

И сие богоприобретенное пространство –

Могила призраков и мечт,

Мертвого корсара долгожданство

И неуловимый метр. –

Кругом кружит любовное веселье

(У меня нет времени все описать!),

Гиперболы, эллипсы – взвивают кольца,

Над которыми летучая рать.

Протянуты в дикую бесконечность

Безвоздушные, не–сущие пути:

Их млечность, точность, извивность, глыбность

Приглашают пить нашу песню и идти

Не вам ли лучше, чем кому другому,

Я рассказать могу все тайны мира!

Но не угодно ли принять вам брому

И быть мишенью золотого тира!...

Придем ли мы к решению какому

У литер серебреных эльзевира –

Бросайте в печку книги! томик к тому,

Ведь в комнате у вас ужасно сыро.

Но что за чушь написана в катрэнах <���так> ?

Читали ли вы что-нибудь глупее?

Однако и на этих даже стенах

Рога прелестной бонны-Амалфеи

Но вот секрет мой: было бы страннее,

Когда бы в вас я не увидел феи.

27 ноября 1915

Москва

Е. М.

Облокотясь в шербетовый закат,

Лаская пальцами иные степи,

Забрасывает кто смешные цепи,

Кто льет сироп, а уверяет – яд?

Кто спать ложится розовой долине <���так>,

Украсив веки серебром ручья?

Кто сладко нежится: - Люблю тебя,

Мой принц, мой милый колокольчик синий...

Пуста разгадка, пуст был и вопрос;

Не ветер, просто я его принес,

На подоконник бросил, словно кепи.

И он лежит, послушный, неживой,

И цвет его – лесной глуши и крепи,

Да запах, сладкий, тихий и густой.

Да тот глазок с уснувшею слезой.

Окт. 1916

Железноводск

Над самой низменной пятою,

Где маки якобинят луг,

Замерзший мамонтовый бивень

Впился в ветровый известняк.

Над звонкоустою водою

Невзнузданный локомотив, -

И звезд индейских трепетанье

Ласкает очей углы серпа.

И тыквы гор – лежат долине,

И бешено сворачивает рельс, -

Внизу быстрейшей треплет пене,

Восемь сажен – пестрейшей клокочет пене,

«Шиповник» - III т. Уэллс,

А Эссентукский пассажир

Разводит руками сожалений жир.

23.IV.1916

Кисловодск

Халат китайских вдохновений

Оставлен халую <���так> на чай,

И лысый кланялся картинно.

Уже вдали паровозы рычат.

Тверда бездонно галерея,

Набита яблоками морд,

Вагон отплывающий хватаю ручку,

Снисходительный влечет меня.

О деловитейший обманщик.

Пестро раскрашен и умыт –

Кто быстро стыки прогибает,

Кто рысью чисто рельс стучит –

На истом, чистом миста <���так> поле,

На голубой груди этого утра –

Один надеждил необманно

Мое пристальное пенснэ. –

О пресветлый света исполине,

Снегоризый утра великане.

Чистый царь засолненных долин.

Хрустальных дружин

Один,

На кручи неба глядящий слева.

19.9.1916

Минеральные воды.

Желая и понятным и певучим

Представиться патрону моему,

Взамен пенсне надену по бельму

На каждый глаз; «прощай!» моим качучам

Скажу: спиною стану ко всему, чем

Я заперт был в столь твердую тюрьму,

И судорожный вопль в сонет сожму

И скрежетами ямб мы с ним навьючим! –

Но тут – возникнет недоразуменье:

Да быть не может! ямб? - способен скрежетать?