Чарльз Сноу - Возвращения домой

Я глядел на них за обедом: Гилберт в сорок пять лет уже начал толстеть, а лицо у него побагровело; у Бетти, которая теперь тоже перешагнула за сорок, глаза были еще хороши, но нос стал совсем орлиным, сквозь кожу щек проступили лиловатые Жилки, а плечи отяжелели. И все-таки Маргарет, которая годами и с виду была гораздо моложе, во всем остальном казалась старше - так что, глядя на них, следовало по-разному оценивать их возраст: если не принимать во внимание внешность, Бетти - такая же порывистая и живая, как в молодости, словно сговорившаяся с Гилбертом не упускать мелкие радости жизни, - казалось, бросала вызов времени.

В тот вечер они немного опоздали, чтобы не пришлось заходить к детям; подобно эгоистичным холостякам, они избегали, всего, что казалось им скучным. Бетти все же из вежливости поинтересовалась мальчиками, особенно моим; Гилберт тоже не остался безучастным и засыпал нас расспросами о том, куда мы думаем отдать их учиться.

- Какие могут быть сомнения? - заявил он решительно и добродушно. Есть только одна хорошая школа. - Он имел в виду ту, которую окончил сам. - Вам это по средствам, и я просто не понимаю, о чем тут думать. В том случае, конечно, - добавил он, внезапно поддавшись своей страсти все вынюхивать и оглядывая Маргарет горящими глазами, - если вы не собираетесь обзаводиться огромным семейством.

- Я больше не смогу иметь детей, - откровенно призналась Маргарет.

- Что ж, тогда все в порядке! - воскликнул Гилберт.

- Нет, нас это угнетает, - возразила она.

- Бросьте! Двоих вполне достаточно. - Он старался ее утешить.

- Но ведь из них только один - сын Льюиса, - ответила Маргарет, которая была гораздо откровеннее меня, хотя и более застенчива. - Будь у него еще дети, было бы куда спокойнее.

- Но как же все-таки насчет этой школы? - быстро спросила Бетти, словно торопясь отделаться от чужих забот, в которые она не желала вникать.

- Совершенно очевидно, что раз это им по средствам, речь может идти только об одной школе. - Гилберт обратился к жене через весь стол, и она через стол ответила ему.

- Ты ее переоцениваешь, - сказала она.

- Что я переоцениваю?

- Тебе кажется, что это замечательная школа. Но в том-то и беда: все вы на всю жизнь влюбляетесь в свою школу.

- А я все-таки настаиваю, - Гилберту доставляло особое удовольствие спорить с ней: вид у него был жизнерадостный и вызывающий, - что там дают лучшее образование во всей стране.

- Кто это говорит? - спросила она.

- Все, - ответил он. - Весь свет. А насчет таких вещей молва никогда не ошибается, - добавил Гилберт, который в прошлом только и делал, что не соглашался с другими.

Они продолжали спорить. Бетти сохранила больше былого скептицизма, чем он; она еще помнила дни, когда среди аристократов, вроде нее самой, или интеллигентов, типа Дэвидсона, принято было пренебрежительно относиться к классовым различиям английской системы образования; она была знакома с некоторыми из наших друзей, которые заявляли, что когда они обзаведутся семьей, то своих детей будут воспитывать по-иному. Она сказала Гилберту:

- Ты предлагаешь им поступить со своими детьми так же, как поступают все?

- А почему бы и нет?

- Если уж кто-нибудь может пренебречь примером других, так это Льюис и Маргарет, - заявила Бетти.

Выполнив таким образом свой дружеский долг, супруги с облегчением заговорили о том, как скверно они провели воскресный день. Но я слушал их рассеянно с того самого момента, как Маргарет сказала, что у нас больше не будет детей. Разговор продолжался, обед проходил по-дружески непринужденно, и только я один ощущал внутреннее напряжение.

"Было бы куда спокойнее..." - конечно, она имела в виду нечто гораздо более серьезное, ее тревожило не только то, что иметь лишь одного сына рискованно. Это-то было ясно.

Нет, Маргарет опасалась не только этого. Ее пугало нечто Другое, что, собственно, мы оба знали, но о чем она по какой-то своей причине не хотела со мной разговаривать.

Все дело было в том, что она не доверяла своим побуждениям. Она знала, что ожидает от наших отношений гораздо большего чем я. Она пожертвовала большим; разбила свою семью и этим взяла на себя большую ответственность и вину; и теперь она очень следила за собой, чтобы не требовать слишком много взамен.

Но на самом деле, хоть она и не доверяла самой себе, она боялась не того, что в своей любви к сыну я невольно забуду обо всем, ее пугало лишь, что в конце концов я сам этого захочу. Она отлично знала меня. И раньше меня поняла, как много огорчений может навлечь на себя человек, чтобы в конечном итоге остаться самим собой. Она видела, что самые глубокие переживания моей молодости - неразделенная любовь, заботы, потраченные на друга, оказавшегося в беде, пассивное отношение к происходящему - имели то общее, что, как бы тяжко мне ни было, я мог утешаться тем, что отвечаю только перед самим собой.