Йордан Радичков - Нежная спираль

Так, разговаривая, мы подошли к моему ружью, к рюкзаку и патронташу, которые я оставил в тени тополя. Тень уже передвинулась, ружье было наполовину освещено солнцем. По этой освещенной части хорошо было видно, как муравьи по-прежнему снуют взад-вперед и в изумлении разглядывают стволы и зубчатую планку между ними. Я рассказал охотнику в черном прорезиненном плаще, что вот, может быть, час назад на дамбе сначала появился один муравей, взобрался на ружье, осмотрел его и быстро спустился на землю, потом убежал по своей муравьиной тропе и вскоре вернулся, ведя за собой двух других. Все три муравья залезли на ружье и стали очень старательно его рассматривать, непрерывно обнюхивая его своими муравьиными рыльцами да еще кое-где облизывая, чтобы установить, есть ли у ружья вкус. „Не может быть!“ — сказал охотник и присел на корточки, не выпуская селезня из рук, а когда увидел ружье поближе, то удивленно зацокал языком. Потом он встал, вытащил из-под черного плаща брезентовую сумку и запихал туда селезня, но так, что с одной стороны сумки свешивалась шея, а с другой торчали два оранжевых плавника. Сумку он повесил на плечо и вдруг заспешил, услышав выстрелы по ту сторону канала. Я сказал ему, что там, за вербами, охотятся мои друзья. Человек в черном прорезиненном плаще быстро спустился по наклону дамбы, скользнул в камыши и, высоко подняв ружье, по пояс в воде зашлепал на другой берег канала. Его мокрый прорезиненный плащ снова заскрипел, как давно немазанное колесо. „Еще увидимся!“ — сказал он мне, вылез на другой берег и исчез из глаз.

Этот человек производил на меня очень странное впечатление. Он как будто не менялся. Вот уже несколько сезонов я встречаю его раз или два в год, всегда одного, всегда в этом черном прорезиненном плаще и, что самое важное, всегда мокрого. Он совершенно не боялся воды или дождя, мне кажется даже, что он сам к ним стремился, а его прорезиненный, плащ, по-моему, скорее мочил его, чем предохранял от воды и дождя. Думая об этом и глядя в том направлении, в котором исчез охотник, я наконец решил, что он по всей вероятности потомок обитателей свайных построек. В давние времена в Софийской котловине было полно болот, богатых дичью и рыбой, строилось много свайных жилищ, и человек большую часть своей жизни проводил среди болот, камышей и тростника. Только так мог я объяснить пристрастие своего случайного знакомца к воде и болотам… Но тут послышался свист крыльев!

Я поспешно поднял с земли ружье, на тополь за моей спиной села горлица. Я слышал, как прошумели ее крылья, но густая листва скрывала ее от меня. Заметил я ее, только когда она низко спикировала над дамбой, выстрелил ей вслед, она метнулась, взмыла вверх и унеслась в своем стремительном и грациозном полете. Я переломил ружье, продул стволы, вынул новые патроны из патронташа. Все это я делал наощупь, потому что смотрел на тополь и на небо. Снова зарядил, увидел, как из-за тополя, со стороны кукурузника, летят две горлицы. Они летели к тополю, чтобы в его ветвях, в тени, пересидеть жару. Пока они, дрожа крылышками, выбирали, куда сесть, я выстрелил и попал в одну. Она медленно закружилась и упала на дамбу. Другая, низко скользя над густыми кукурузными посадками, улетела.

Я поднял с земли комок перьев, еще секунду назад бывший птицей, прицепил его к поясу и сел между рюкзаком и патронташем в ожидании следующих горлиц.

И тогда я увидел, что от выстрела все муравьи попадали на землю, словно сметенные смерчем. Какой ужас, верно, испытали бедняжки, когда этот непонятный предмет у них под ногами загремел, мгновенно раскаляясь!

Думаю, что ни один из них больше не полезет рассматривать ружье… Улыбаясь про себя и припоминая, как в начале приполз один муравей и увидел ружье, как он потом исчез в траве и появился снова, а за ним бежало еще два муравья… и так далее, и так далее… так вот, улыбаясь про себя, я смотрел на свое ружье, но моя тайная улыбка постепенно погасла, потому что я увидел, что муравьи оставили на стали и на ее глубокой оксидировке свою муравьиную оксидировку, что они проложили по всей длине ружья свою муравьиную тропу. Там, где они сновали, ощупывали, осматривали и облизывали оружие, часть стали побелела как кость, а другая часть заржавела. И продолжала ржаветь у меня на глазах, пока я наконец не догадался, что эта трудолюбивая божья тварь вообще не рассматривала мое ружье, а обнаружила на нем ружейную смазку, и тогда муравьи целого муравейника, сообщая об этом друг другу, прошли по моему ружью, слизав всю ружейную смазку с непонятного предмета, оказавшегося случайно у них на пути. Слизав смазку, муравьи оставили на ружье муравьиную кислоту. Муравьиная кислота, глубоко проникнув в металл, на свой лад гравировала сталь, и можно сказать, что среди моих друзей я теперь единственный охотник, владеющий ружьем с муравьиной гравировкой.