Родди Дойл - Падди Кларк в школе и дома

— Да из муки, — сообщила она, — Пока облатку не благословят, она хлеб как хлеб.

— Нет, это не хлеб.

— Сорт особенный, — поправилась маманя, — называется: неквасной хлеб.

— Как это неквасной?

— Да я не знаю.

Не поверил я мамане.

Самая силища в книге началась, когда отец Дамьен прибыл в колонию прокажённых, на остров Молокаи. Туда отправляли всех больных проказой, а здоровых не допускали. Отец Дамьен понимал, на что идёт, и понимал, что пути назад не будет. Когда он признался епископу, что хочет на Молокаи, странное выражение горело на его лице. Епископа поразило и обрадовало рвение молодого миссионера. Маленькая молокайская церковь разрушилась и поросла травой, но отец Дамьен восстановил её. Он отломил ветку с дерева, сделал метёлку и стал подметать в часовенке. Потом украсил стены цветами. Собрались прокажённые посмотреть на служителя Божия и часами не сводили с него глаз. Ведь он был дюжий здоровый мужчина, а они всего лишь жалкие прокажённые, и никто из них не предложил миссионеру помощи. Наработавшись, отец Дамьен лёг спать и слушал стоны больных и шум волн, разбивающихся о безлюдный берег. Бельгия казалась такой далёкой! Постепенно прокажённые научились помогать отцу Дамьену, даже подружились с ним. Его имя больные выговаривали как Камиано.

— В Ирландии бывают прокажённые?

— Нету.

— Как, ни одного?

— Ни одного.

Отец Дамьен отстроил хижины и новую церковь, получше, переделал полно других дел, например, обучил прокажённых огородничеству, и не забывал, что его подстерегает опасность заразиться проказой. Но ему было всё равно, он не боялся. Самой большой радостью для отца Дамьена было играть с больными детьми: мальчишками и девчонками, которых он взял под опеку. Каждый день он по нескольку часов возился с ними.

Проказа — это когда части тела отгнивают и отваливаются. Слышали о прокажённом пастухе? Он лез на лошадь, а нога отскочила. Слышали о прокажённом картёжнике? Он бросил карты, а они упали на стол вместе с рукой.

Однажды вечером (стоял жаркий декабрь 1884 года) отец Дамьен захотел попарить усталые, гудящие ноги. И обварился до волдырей, потому что вода оказалась кипящая, но боли не испытал и понял, что это признак проказы. Врач сказал печально:

— Не хочется вам говорить, это точно проказа.

А отцу Дамьену было плевать. Он ответил:

— Проказа так проказа. Благословен Господь милосердный!

— Благословен Господь милосердный! — подумал я вслух, и папане сделалось смешно:

— Сынок, где ты этого нахватался?

— Вычитал, — с достоинством ответил я, — Так говорил отец Дамьен.

— Какой такой отец Дамьен?

— Который с прокажёнными…

— А, ну да, верно. Достойный был человек.

— В Ирландии есть прокажённые?

— Вряд ли.

— Почему?

— Проказа бывает только в жарких странах. Кажется.

— Жарко бывает и у нас.

— Да какая у нас жара? — махнул рукой папаня.

— Ещё какая!

— Проказе этого мало. Должна быть не просто жара, а пекло.

— Сколько градусов?

— На пятнадцать градусов выше, чем самая жаркая ирландская жара, — вывернулся папаня.

Проказа неизлечима. Отец Дамьен ничего не написал своей маме, всё как обычно. Только слух все равно просочился, и разные люди стали посылать ему деньги. Отец Дамьен построил на них ещё церковь — каменную. Кстати, церковь всё ещё стоит, шпиль видно с моря. Отец Дамьен сказал своим духовным детям, что умирает, и теперь о них позаботятся монашки. Но прокажённые, обнимая его ноги, молили: «О нет, Камиано! Останься с нами навсегда». Пришлось монашкам возвращаться с пустыми руками.

— Давай ещё раз.

Синдбад обнял мои ноги.

— О нет, Кам… Кам…

— Камиано!

— Я забыл.

— Ка-ми-а-но.

— А можно просто сказать: Патрик?

— Какой Патрик, не мели ерунды. Давай ещё раз, чтоб правильно.

— Не хочу.

Я устроил Синдбаду пол-китайской пытки. Он схватил меня за ноги.

— Не так! Не за пояс! За ноги.

— Чего?

— Ноги, ноги надо обнимать.

— Ага, а ты мне пенделя.

— Я тебе пенделя, если ты не обнимешь ноги по-человечески.

Синдбад схватил меня за лодыжки и так стиснул — аж ступни друг о друга стукнулись.

— О нет, Камиано! Останься с нами навсегда.

— Фиг с вами, дети мои, — сказал я, — Остаюсь.

— Спасибо огромное, Камиано, — сказал Синдбад, но ноги мои не отпустил.

Отец Дамьен умер в Вербное воскресенье. Прокаженные оплакивали его, сидя на земле, раскачиваясь и колотя себя кулаками в грудь, так принято на Гавайях. Знаки проказы сошли с него: ни гнойных ран, ни коросты. Он был святой. Я прочёл это место два раза.