Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы

— Твои мать и отец были одного круга. Вскоре они поженились, и родился ты… Твоя мать умерла в тот же день… Я была далеко и не знала… Сусана тогда уже жила в вашем доме… У нее был сын, совсем маленький… И грудь, полная молока… А потом твой отец отыскал меня… И взял к себе… Казалось бы, чего мне еще желать? Но я, пойми, Даниэль, — в голосе Мануэлы вдруг прорывается отчаяние, она ищет меня полными скорби глазами, — я так и осталась бесплодной, как пустой стручок…

Теперь Мануэла и в самом деле теряет сознание, только откинутая рука еще вздрагивает на белой простыне. Машинально, не отдавая себе отчета, я принимаюсь считать — одна, две, десять, двадцать секунд — и все понимаю.

Дом, до самого патио, заставлен стульями; множество роз, они одуряюще пахнут. Отовсюду доносится жужжание голосов, но постепенно его перестаешь замечать. И вдруг я очень ясно осознаю, что случилось. Гость из нашего селения остался на ночь. Его лицо по-прежнему не выражает ни любопытства, ни печали, ни усталости; кажется, он уже много раз присутствовал при чьей-то смерти. Он просто сидит и курит. Его не задевают мимолетные пренебрежительные взгляды других наших знакомых, которые, придя в дом, ищут, с кем бы поговорить, но на него не обращают ни малейшего внимания. Наблюдая за ним, я стараюсь отвлечься от собственных мыслей. Однако из головы не выходит вопрос: «Почему тогда Мануэла смотрела на меня, а не на Сусану?»

Я думаю об этом не переставая — даже в тот момент, когда появляется отец. С шести вечера он так изменился, что его трудно узнать. Отец придвигает стул, садится рядом со мной и говорит сбивчиво, беспорядочно:

— Мануэла никогда никому об этом не рассказывала… Что ж, это ее дело — тайна женщины, не имевшей детей…

Он замолкает и долго, покорно смотрит на гроб, на свечи, потом окидывает взглядом комнату и продолжает:

Она с первого дня заметила, что Сусана ворует… Но я не мог ее выгнать, и Мануэла тоже… Однако потом, со временем все осложнилось. Ты всегда отталкивал Мануэлу, а к Сусане был очень привязан. Вот так обстояли дела. Мужчина считает, что ему нужно иметь ребенка, а женщине ребенок необходим вдвойне. Понимаешь, все произошло внезапно, без умысла. Ей захотелось, чтобы ты увидел недостатки Сусаны… Безнадежный, отчаянный порыв женщины, тоскующей по ребенку! А потом ничего уже нельзя было исправить, и Мануэла всю ночь проплакала над страшной своей ошибкой.

Отец замолкает, и я не знаю, не знаю, что сказать, что сделать. Смотрю по сторонам, словно пытаясь найти какой-нибудь выход. Но где он? Дверь не годится для этого, и убежать некуда… Я понимаю, что от себя не уйдешь, и еще понимаю, что больше не заговорю в нашем доме о Сусане. Я буду вспоминать только Мануэлу, и стану расспрашивать о ней снова и снова, и никогда не забуду, что она жила на свете.

1955.

Наша шхуна находилась в пяти-шести милях от кубинского берега. Я возился с якорем у кормы, но невольно следил за человеком, который сидел на веслах в лодке, стоявшей вдалеке от нас — корделя [17] Кордель — мера длины, равная примерно 20,3 м. три будет.

Иной раз уставишься в одну точку, сам не зная почему, пока не спохватишься, что глазеешь как дурень.

Так и я вдруг сообразил — ведь я смотрю на человека в лодке невидящим взором, и принялся его разглядывать. Гребец был не близко, и все же я заметил, что он маленького роста, сутулый, его короткие руки крепко сжимают весла, а голова низко опущена. Ажурная тень шляпы из пальмовых волокон падала на лицо. Я не мог понять, сгорбился ли он оттого, что ему постоянно приходится грести, в то время как товарищ ловит лангустов, или же он был сутулым от природы. Так или иначе, вид у него был довольно унылый — словно призрак какой. Впрочем, не знаю, может, все это мне только почудилось. И вот тут-то рыбак, недавно пришедший к нам, такой же ловец лангустов, как и тот, которого я только что рассматривал, произнес у меня за спиной, указывая на гребца:

— Этот тип как-то сказал: «У кого нет жены, тот пусть остается на борту», — и, весело посвистывая, отправился домой, а там он узнал, что жена его ушла с другим.

Рыбак громко захохотал, смеялась и вся команда. Я подумал — когда нет ветра, на море слышно каждое слово, и сказал об этом, с беспокойством оглянувшись на гребца, но тот по-прежнему сидел, низко склонив голову и медленно двигая веслами.

Вскоре начался бриз, и мы подняли якорь, намереваясь возвратиться в порт.