Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

— Собрание, Анкар-ага. И надеюсь на твою помощь. Хотим дать вам нового председателя. — Санджаров внимательно посмотрел на старика.

— Так-так… — Больше Анкар-ага ничего не добавил, и о смысле его короткого замечания можно было только догадываться.

Санджаров помолчал, еще надеясь, что старик продолжит свою речь. Нет, ни слова. И он не выдержал:

— Как тебя понимать? Если ты против — скажи прямо.

— Скажу, скажу. Скрытному ведь грош цена. Я не знаю, одумался ли человек, будет от него колхозу прок или нет. Лицо у него сегодня виноватое. Может, понял, что не дело людей запугивать. А так — ученый, видно…

Восторга старик не испытывает, но возражать не станет. И то хлеб. Вопрос об избрании Довлиханова следовало считать решенным. Но это был все же не самый трудный вопрос. Переливая зеленый чай, Санджаров поглядывал на старика, стараясь понять, благоприятный ли сейчас момент для главного разговора. Настроение у Анкара-ага вроде ничего, да и тянуть больше нет никакой возможности.

— Почему про переселение не спрашиваешь? — начал Санджаров. — Или не интересно?

— Интересно. Чай пью — не хочу портить удовольствие.

— Ты уж извини, если я тебе его испорчу. Переселяться думаешь? Или один останешься в песках?

Анкар-ага неторопливо допил чай, налил новую пиалу, поставил ее на кошму и лишь после этого взглянул на Санджарова:

— Правду знать хочешь?

— Правду.

— Тогда знай: если все мои односельчане решат трогаться, я на плечах потащу свой скарб, уйду со всеми. Но если хоть один сосед останется здесь, в Учоюке, вы не вышибете отсюда мою кибитку. Хоть из пушки бейте!

Санджаров почувствовал, как багровеет у него лицо.

— Не то говоришь, Анкар-ага, — сказал он, с трудом сохраняя спокойствие. — Не советская власть, а Гитлер направил пушку на твою кибитку. На Учоюк, на Ербент, на весь Советский Союз! Он убивает детей и женщин, грабит и рушит наши города и села. Знаешь, сколько он разорил сел? Тысячи, десятки тысяч! И для победы над врагом стране нужен хлеб, рис, хлопок — нужно, чтобы ты и твоя семья переселились на Амударью. Вот как обстоит дело. — Санджаров поднялся с кошмы и, подойдя к двери, добавил: — Силой тебя никто гнать не будет. Оставайся, если для тебя нет ничего дороже твоих песков…

У колодца Ганлы нашему председателю поставили большую палатку. Здесь и контора и жилье: раскладная железная кровать, стол, два стула. На столе несколько книг, календарь, свернутая трубочкой карта. Под кроватью — небольшой чемодан. Все это я видел, когда Довлиханов пригласил меня в палатку.

Я приехал на Ганлы с твердым намерением выпросить у председателя лошадь. Хоть какую клячонку на смену моему несчастному ишаку. Ну в самом деле, не бегать же ему по семьдесят километров в день!.. Довлиханов стоял возле палатки, засунув руки в карманы брюк. Я поздоровался. Он молча кивнул.

— Я здешний почтальон Еллы. И еще работаю в школе, преподаю родной язык. У меня к вам дело, товарищ председатель.

— Хорошо, — сказал он, но я понял: ничего хорошего он в моем приезде не видит, наоборот — досадует, что оторвал его от размышлений.

— Товарищ председатель, — начал я, когда мы вошли в палатку, — видели ишака? Это весь мои транспорт. На нем я езжу за почтой. Через день семьдесят километров: тридцать пять туда, тридцать пять обратно. А дорога — вы сами знаете. Никакой ишак не выдержит. Я не могу…

— Так, — прервал меня Довлиханов. — Вы о чем, собственно: транспорт просите или — от работы освободить?

— Освободить. — И как у меня вырвалось это слово! Знаю же: освободить меня нельзя, некому будет возить почту.

— Тогда считайте, что просьба удовлетворена.

Мне бы хоть полюбопытствовать: а кто будет возить письма? Но я был настолько обижен неожиданным решением, что совсем растерялся. Как же так? Разве он не понимает, какое сейчас важное дело почта? Вместо того чтобы уговорить меня, пообещать лошадь — «считайте, что просьба удовлетворена»! Поздравляю тебя, Еллы! Четыре года изо дня в день трясся ты на своем ишаке из села в район, из района в село, летом, осенью, в любую погоду — и что же? Оказывается, без тебя прекрасно могут обойтись.

Довлиханов поднялся, давая понять, что разговор окончен. Я тоже встал, ноги у меня дрожали.

— Есть еще ко мне какое-нибудь дело? — холодно спросил председатель.

— Нет. Хотя есть. Может, и от учительства освободите?

— Освободил бы. Не имею права, школы в ведении районо. Я считаю необходимым освобождаться от всех, кто не хочет работать. Как говорит наш новый первый секретарь товарищ Санджаров: «Я за принцип добровольности!» Товарищ Санджаров — великий теоретик марксизма. Он внес огромный вклад в учение о работе с народными массами.