Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

Встревоженный Союн заметил, что без его разрешения сестра никуда не отлучается.

Хидыр узнал о случившемся в гараже, где дожидался попутной машины. Чабан побледнел, потуже затянул поясом полушубок и, не сказав никому ни слова, пошел в пески. От земснаряда до Яраджи примерно пятнадцать километров, Хидыр решил, что до сумерек дойдет туда, возьмет коня.

У зарослей высокого саксаула, где на каждую крепкую ветку можно было повесить верблюдицу, лежала груда холодной золы. От всосавшейся в песок лужи мазута еще изрядно попахивало. Видимо, ночевали геологи. И здесь Хидыр заметил узкие следы девичьих сапожков.

— Я во всем виноват, я, — сказал он, почувствовав, как сердце покатилось, пропустило два-три удара, а затем забилось часто-часто.

Он зашагал по следу, а уже темнело, но все-таки Хидыр разглядел вмятину в песке, — значит, Айболек пошатнулась, упала.

Ему хотелось бежать, но он шел шагами широкими, твердыми, дабы сохранить силы на всю ночь поисков.

И когда упала тьма, он нашел ее — раненым джейраном Айболек лежала на тропе.

Она взглянула на Хидыра, и нельзя было догадаться, то ли она сейчас заплачет, то ли засмеется.

— Убирайся! — сказала Айболек с ненавистью. — Ты мне не нужен.

— Ты мне нужна! Вставай, пойдем. Я так виноват перед тобой, — сказал он нежно и твердо.

С ветвей саксаула Хидыр собрал иней, смял в комочек и приложил к воспаленным губам девушки. Душа парня разрывалась от жалости и раскаяния. А ему нелегко было позвать Айболек за собою, навсегда, на всю жизнь, на счастье и на горе — ведь он не слышал от нее ни обещания, ни согласия.

Внезапно девушка закрыла лицо руками и заголосила громко, на всю степь, и он понял, что Айболек очнулась.

Лучи автомобильных фар рассекли темноту, машина мчалась на север, к Лебабу, и Хидыр побежал наперерез.

Теперь он летел с такой быстротой, что догнал бы волка.

Заскрипели тормоза, трехтонка остановилась перед его грудью, ослепив на миг фарами.

— Чего тебе? — закричал шофер.

На борту были написаны три буквы: ККК — Каракумский канал.

— Человеку худо, — сказал Хидыр. — Довези, пожалуйста, помоги.

— Машина государственная, горючее государственное, рейс срочный. — Шофер звучно прищелкнул языком.

— Получи пятьдесят рублей.

— Пятьдесят — не деньги! — Шофер засмеялся.

— Получи сто, двести! — с отчаянием выкрикнул Хидыр, вспрыгнув на подножку.

— Вот это другой разговор! Где твой болящий?

Хидыр вгляделся в шофера: это был Джават Мерван.

Молодожены еще не ложились, хотя и у Ани и у Мухамеда слипались глаза, а челюсти сводила сладчайшая зевота.

Мешала Джемаль, она окончательно перебралась в их каюту.

Мать вернулась из больницы с маленьким; ничего красивого и, во всяком случае, заслуживающего внимания в братишке Джемаль не обнаружила. А Союн Союнович орал пронзительнее автомобильного гудка. В каюте пахло чем-то кислым. Словом, семейная жизнь Джемаль надоела. Кроме того, тетя Аня щедро потчевала ее шоколадными конфетами. Это тоже надо ценить!..

Сидя на кровати, вытянув ноги, Джемаль-джан рассматривала в альбоме фотографии, тыкала пальчиком в лица:

— А это кто?

— Наша учительница Мария Васильевна… Моя подруга Катя… — У Ани было умиротворенное настроение, и она вспоминала детские годы в детдоме, школе со светлой грустью.

— А это?

На тусклой любительской фотографии задорно улыбалась курносая девочка в пионерском галстуке; взгляд смелый, губы резко очерченные.

— А это я сама, джанчик, — вздохнула Аня.

Муж взял снимок, приблизил к глазам.

— Подожди, подожди, — медленно сказал Мухамед, отмахиваясь от потянувшейся за фотографией Джемаль.

— Да чего ты?

— Подожди! — вдруг рявкнул Мухамед, и вся кровь отхлынула от его лица, а глаза сузились, стали острыми, как лезвие ножа. — Где же я видел эту девочку?

Аня пожала плечами:

— Во сне видел…

Но муж выскочил тем временем в коридор, побежал сломя голову, крича:

— Непес Сарыевич! Непес Сарыевич! Бушлук! Ур-ра!.

Из кают выглядывали перепуганные соседи, маленький Союн Каналберды проснулся и залился визгливым плачем, а Мухамед метался по палубе, взлетал на капитанский мостик и всех встречных спрашивал:

— Где начальник?

А начальник стоял у понтона, ругался с шоферами, и было заметно, что Непесу Сарыевичу надоело с ними ругаться, и лицо у него было мятое, скучное.

Когда Мухамед с налета сунул ему под нос карточку, то Непес Сарыевич сначала улыбнулся, нет, он желал улыбнуться, но губы странно запрыгали, а потом он засмеялся — нет, это в горле что-то хлюпнуло, словно плеснувшая в канале мелкая волна.